Фея была старая, седая и грузная. Она ходила с большой хозяйственной сумкой. Чаще всего сумка была набита рукописями. Вот с такой набитой рукописями сумкой она и появилась в издательстве. И робко предложила свои листки. Она была похожа сейчас на торговку из песни про горячие бублики. Вот так стоит на морозе, озябшая, и товары ее на глазах остывают и черствеют.
Фея выглядела жалкой и, кажется, чувствовала это. Руки у нее дрожали. Она не знала, куда деть распадавшиеся листки и переводила взгляд с одного сотрудника на другого. А они всем видом своим давали ей понять, что все это совершенно неуместно и почти неприлично, и долго терпеть этого они не намерены.
– Но это ведь настоящее, – тихо сказал Фея, – живое...
– Что, что? Позвольте об этом судить нам. Когда нужно будет, мы вам ответим.
И ответили. Все это им было совершенно не нужно. Стоило только взглянуть на папки, чтобы убедиться в этом.
– Знаете что, бабушка, в этом возрасте не начинают писать, и если...
Тут Фея покраснела и перебила:
– Я вам не бабушка.
– Вот как... Но простите, ведь вам уже под семьдесят?
– Под семьдесят? Под семьдесят?! – Она подняла лицо. Ее глаза сверкнули. – Да когда ваша прабабушка была ребенком, мне было уже гораздо больше семидесяти.
Тут уже онемели сотрудники. А Фея быстро собрала свои листки, запихнула их в хозяйственную сумку и решительно пошла к лифту. Когда она потом перебегала улицу и вскакивала на ходу в автобус, в ней вряд ли можно было заподозрить грузную старуху. Но вот она села, прислонилась головой в окну – и снова стала старой и усталой.
Вышла она возле огромного пустыря на конечной остановке, поглядела вслед последнему уходящему пассажиру и пошла в сторону от дороги и домов по пустырю, пересекая овраги и чахлые перелески. Наконец, она оказалась далеко от какого бы то ни было жилья. Ни души. Огромное небо и пустая затихшая земля. Вот тут-то Фея раскрыла свою сумку и вывалила из нее все свои листки. Их подхватил ветер, закружил и разнес в разные стороны, а Фея вздохнула, поправила на голове платок и пошла назад уже с пустой сумкой.
На пустыре этом потом вырос лес. И не чахлые ровные посадки. Нет, прекрасный смешанный лес. Откуда он взялся – люди не задумались. А откуда вообще на земле взялись леса? Разве кто-нибудь знает об этом?
Но все это потом, не сразу.
А сейчас Фея поправила платок и с пустой сумкой пошла через пустырь обратно к домам.
Дело в том, что Фее, живущей на земле, нужны деньги, как и всем людям. Сколько труда она вложила в рукописи, об этом не знал никто. Да и что с того? За рукописи ей не платили, а деньги ей были нужны. И вот она подошла к крайнему дому и постучалась в первую попавшуюся квартиру.
– Вам полы помыть не нужно? Или окна? Или постирать что-нибудь?
Хозяйка осмотрела ее несколько подозрительно и замялась.
– Пусть вас не смущает мой вид, я умею это делать. И беру недорого.
– Ну что ж, нужно.
Она действительно умела это делать. Она вымыла квартиру, к удивлению хозяйки, быстро и хорошо. А то, что несколько раз останавливалась и сосала валидол, хозяйка не видела. Да и какое ей было дело?
Теперь у феи были деньги. Она улыбнулась совсем по-детски и отправилась в кондитерскую. Скоро ее сумка была набита сластями. Она подкупила к ним фруктов, зашла в игрушечный магазин... И тут уж глаза ее так разгорелись, что она истратила почти все. Осталось, кажется, только на автобус. Впрочем, автобус не понадобился. Что-то зашуршало за ее спиной и – два огромных крыла подняли ее в воздух. Какое это было ликование – лететь на крыльях через весь город, над всеми толпами и очередями, над всем шумом, совершенно не замечая всего этого. От грузной старой женщины не осталось и следа. Теперь это была самая настоящая фея, которая летела с сумкой, полной игрушек и сластей, и, никому не видимая, никем не слышимая – пела.
Но вот – знакомый дом. Фея бесшумно снизилась, сложила крылья и приобрела свой земной облик. Прозвенел мелодичный звонок, и – дети! дети! Как они ее встречали! Нет, это были не ее дети. Разве у феи когда-нибудь бывают дети? Но разве бывают дети не ее?
И вот едва она отбилась от них и стала раздеваться, как услышала тяжелый вздох их мамы и увидела ее недовольное лицо.
– Опять ты на крыльях прилетела? Ну неужели нельзя попроще, как все люди, на автобусе или на метро? Обязательно эти твои штуки...
Фея вся сникла и почувствовала себя примерно так, как в издательстве. Даже в первый момент ей трудно было рассказывать детям свои истории, но это скоро прошло. Под их взглядами нельзя было не расправиться. А что может быть проще для феи, чем рассказывать сказки про фей? Все полагают, что она – искусная выдумщица. И никто не знает, что ей тут совсем не надо выдумывать. Просто рассказывать все, как есть. А историй у нее больше, чем волос на голове...
Но когда она кончила и собралась уходить, мама детей была ею опять очень недовольна.
– Вечно про этих фей и волшебников. Неужели ты не можешь еще о чем-нибудь? Ты забиваешь головы детям всей этой небылью, и они совершенно не готовы к реальной жизни. Ты должна все-таки им растолковать при случае, что никаких фей не существует, и рассказать про то, что существует на самом деле.
Никто не видел, что Фея глотала слезы, как маленькая девочка, и выходила на улицу понурая и совсем беспомощная. Ну легко ли жить, зная, что тебя нет и совсем не должно быть на свете?
Она сидела в автобусе и ехала домой и чувствовала себя старой, усталой и очень больной.
Да, Фея была больна. Это началось давно. С того первого дня, когда она взлетела на крыльях, неся людям огромную корзину с дарами. Так бы, кажется, все просто. Она им – дары, они ей – радость и любовь. Но получилось все совсем не так. Дары брали только дети. А взрослым дары не были нужны. Они сломали ее корзинку и чуть не сломали ей крылья. Вот с тех пор она и больна. Когда она на земле, – то всегда больна. Там, в воздухе, она совершенно здорова. Но совсем улететь с земли, ей никогда и в голову не приходило. А как же дети? Да и не только дети. Она и еще кому-то нужна, и даже чему-то. Вот, например, – вещам.
Фея вспомнила про вещи и улыбнулась. Взглянула в окно автобуса. Скоро выходить. Вот и дом. Фея жила в обыкновенном доме, в обыкновенной квартире, отличавшейся от других квартир только тем, что вещи в ней были живые. Они говорили с Феей, и Фея их понимала и ставила их именно туда, куда они просились. И вещам было хорошо в доме Феи. У каждой вещи была своя история, и слушать их можно было бесконечно. Это было удивительно хорошо – сидеть и слушать то, что рассказывают вещи! У каждой вещи – свой голос. Вот только не заглушай его – и он будет слышен. А какие у вещей были великолепные и причудливые желания! Если слышать и выполнять эти желания, то и возникает красота! Все думали, что Фея создает красоту. Ничего подобного! Вещи сами создают ее, надо только им не мешать. И Фея умела не мешать, не своевольничать, не навязывать вещам того, что сама она хочет. Что хотите, то и делайте, мои дорогие! Вы совершенно свободны.
– Свободны? Свободны?! – Вещи выглядывали из своих неживых оболочек и вдруг начинали смеяться и петь.
Вот так и получалась красота. А Фея тут ни при чем. Она просто была тихой и внимательной. Вот и все. Все получалось само. Иногда прямо на глазах у детей. Она только разведет руками, и – вдруг!.. – чего-чего не выходило, когда свободные вещи начинали ликовать! И вот тогда-то к ней слетались дети, отовсюду, как пчелы на цветущие кусты.
Дело в том, что все дети рождаются с крылышками, и все они – чуть-чуть волшебники и феи. Не совсем, а только чуть-чуть, потому что они еще очень маленькие. Но они знают, что стоит им немножко подрасти – и такое будет! Вот они и играют в это "будет", воображая, что оно уже есть, торопят его изо всех сил, и так хлопают своими
маленькими крылышками!
Да, все дети рождаются с крылышками, но не у всех они вырастают. Вот только бы помочь детям вырастить крылья! Это оказывается так трудно! И удавалось редко, очень редко. А казалось бы – чего проще?..
***
– Так все-таки, скажи мне, пожалуйста, кто ты на самом деле? Фея или Марта? - Это спросила девочка Люся по фамилии Лисичка. Она любила Фею больше всего на свете и мечтала стать феей, когда вырастет. Только феей – и больше никем. А вот сейчас в голосе ее была тревога...
– Так кто ты на самом деле?
– А ты сама как думаешь?
– Я думаю, конечно, фея. Но папа с мамой говорят, что никаких фей нет, и ты просто Марта.
– Вот как... просто Марта...
– Да, – продолжала Люся, – просто Марта, потому что никаких фей нет. Но я же не могу переверить. Марта вскинула на нее глаза.
– Как ты сказала, моя девочка?
– Переверить.
– Значит, ты веришь, что феи есть?
– Конечно. И ты – фея, а не Марта.
– А разве не может быть феи Марты? Кто сказал, что у фей нет имен?
– Имен? – Люся задумалась. – Имя... у феи?.. Так просто по имени?
– Ну конечно, вот так просто.
– А по-моему, это ты понарошке – Марта, а по правде – фея.
Марта звонко засмеялась. Сейчас нельзя было понять, кто из них девочка. Платье, рост, седые волосы – все это могло быть понарошке. А по правде... – девочка. И вдруг смех ее оборвался.
Они были с Люсей в лесу, в огромном прекрасном лесу, который вырос на том месте, где когда-то был пустырь... Когда это было? Фея вспоминала и уходила куда-то все дальше и все глубже. Она, кажется, совсем забыла про девочку и говорила только с деревьями, которые узнали ее своим тайным, непонятным нам знанием и что-то шелестели ей, шелестели... А она – понимала их.
– Как ты думаешь, а откуда взялся этот лес? – вдруг спросила она девочку.
– Из семян. Мне папа сказал.
– А семена откуда?
– Из леса.
– А лес?
И тут они обе остановились и посмотрели друг дружке в глаза. Глаза девочки совсем застыли, расширились и, кажется, потеряли дно.
– Не знаю, – тихо ответила она.
– Вот и хорошо, что не знаешь. Знаешь, что не знаешь. Это хорошо.
– А что тут хорошего?
– Девочка моя, те, кто знают, что не знают, подходят к берегу тайны. Разве ты не слышишь, как шелестит тайна? Ну и что ж, что это – листья... Это – Тайна. Не бойся ее. Она не чужая, не страшная. Это наша родная Тайна. Она так же шелестит у тебя в сердце, как в этом лесу. Прислушайся к своему сердцу.
– Да, да, – сказала девочка. – Я слышу.
– Слишком быстро ты ответила. Прислушиваться надо долго. Ох, как долго!.. Этого ты еще не умеешь.
– А ты можешь научить меня? – Научить?.. – Фея задумалась. – Я больше всего на свете хотела бы этого. Но я не могу научить тебя.
– Не можешь?! Не можешь?! – девочка вдруг ужасно встревожилась. – Вот и мама говорит, что ты не научишь меня, как стать феей. Так может быть, фей никаких нет?!
Как она волновалась! Как она хотела, чтобы Марта опровергла ее. Но Марта молчала. Стояла перед ней. И – молчала.
***
Сколько лет она не была в этом издательстве? На что она надеется? Зачем пошла опять? И насколько труднее стало подыматься по лестнице, Боже мой! Она никак не предполагала, что сегодня испортится лифт. Правда, всего лишь четвертый этаж, но ей и это уже не под силу. И она уже совсем не может мыть полы... совсем не может. А, кроме того.., кроме того... может быть, все-таки кто-нибудь когда-нибудь прочтет? Или на это уже совсем-совсем нельзя надеяться?..
И вот она стоит со своей хозяйственной сумкой, кажется, все с той же, только теперь уже совсем истрепанной, и листки торчат изо всех дыр, вот-вот выпадут... Это – "Заметки Феи", "Опыт Чуда" и огромная папка "На берегу Тайны". Господи, как колотится ее старое сердце! Нет, теперь уже не от волнения. Ему просто стало уж слишком неудобно в этой груди, наверно так же, как ей – в этом издательстве. Еще мгновение и выбегут вон – она из комнаты, сердце – из груди.
Но они берут себя в руки. И она, и ее сердце. Ее слабые глаза уже плохо различают, кто это там у окна в самой глубине комнаты... Почему ей хочется подойти именно к этому столу? Какая элегантная девушка сидит за ним! Низко склонила голову. Что-то пишет. И – не поднимая головы: "Слушаю вас".
– Я хотела предложить вам рукописи.
– Какие?
– "Заметки феи", "Опыт Чуда"...
– О, нет, нет, нет! Этого с нас хватит. Не тот век...
Голова девушки поднялась. Глаза их встретились.
– Люся...
– Тетя Марта!.. На какое-то одно мгновение глаза девушки стали теми, давними, так пронзительно любимыми. "Девочка моя!"
Но мгновение прошло. Перед Мартой сидела совершенно чужая молоденькая женщина с холодным, почти жестоким взглядом.
– Я ничего не могу сделать для вас, тетя Марта. Здесь все нелицеприятно, и на знакомства рассчитывать нельзя. Я ничего, совсем ничего не могу для вас сделать.
– Я... Я и не рассчитывала на знакомство. Я... я совсем не знала, что это ты. Извини за эту неловкость. Я, право, не виновата...
И вдруг случилось совсем уж непредвиденное и совсем неприличное. Она стала хватать ртом воздух, как рыба на песке, схватилась руками за стол, сумка с шумом шлепнулась об пол, а вслед за сумкой и она сама вдруг очутилась на полу. Сотрудники забегали. Кто-то принес валидол, кто-то – нитроглицерин. Но все-таки не справились. Пришлось вызывать скорую помощь. Тогда она внезапно открыла глаза, попыталась сказать что-то, но не смогла. И – смирилась. И тут вдруг неожиданно подбежала какая-то девушка, не из сотрудников и не из медперсонала. Кажется, она тоже пришла с рукописями и ждала своей очереди.
– Послушайте, а листки? Как же так, ведь это ее сумка!
Девушка собрала все до единого листочка. Но Марту увезли, отдавать их было уже некому. И она взяла сумку себе.
А Фее еще не пришло время умирать. Смерть не спрашивает фею, когда ей прийти за ней. Когда захочет, тогда и придет. Когда Смерть захочет, а не фея. Пока еще Смерть не хотела. И вот Марта дома. В своей квартире. Здесь все на месте. И вещи все так же поют. А она – слушает. Еще мгновение – и начнет делать то, что они просят. Ни возраст, ни силы тут ни при чем. Только бы ничто не прервало тишину!.. Нет, прерывает. Телефонный звонок.
– Да, да я Марта Ионовна. Что, что? Мой телефон был на папке? Да конечно, был. Но кто вы? Подобрали мою папку, когда меня увозила скорая помощь? Прочитали? Вот как... Неужели? Ну, это вам так кажется. Это пройдет. Ну, посмотрим, посмотрим. Я вовсе не хочу вас обижать. Прийти ко мне? Вы очень хотите. Мечта... Ну о чем же тут мечтать? Приходите. Как вас зовут? Люся?! О, Господи! Нет, нет, приходите, приходите, Люсенька. Да, хоть сейчас.
И она пришла, эта новая, совершенно незнакомая Люся. Она попала в квартиру Феи и замерла. "Дом Феи, дом Феи, настоящий дом феи, – шептала она, а потом только опомнилась и быстро спросила: – А кто у вас убирает?
– Никто. Я сама.
– Как сама? И моете полы, и натираете их, и... все остальное?
– Да, моя милая, здесь уже давно не мыто. А еще не так давно я мыла полы не только у себя.
– Вы?!
– Ну, конечно, я. Что же в этом удивительного?
– Но вы не должны. И уж теперь-то совсем нельзя. Неужели никто-никто не приходит к вам?
– Как никто? Что ты! Здесь бывает так много народу!
– И никто не замечает...
Она заметила все. И что холодильник пуст, и что корзина полна грязного белья, и что в доме нет нитроглицерина и даже валидол кончается. А Марта плакала и стыдилась своих слез, и улыбалась сквозь слезы, и все старалась извиниться за то, что она такая стала немощная...
– Кто немощная, вы? – Люся оторвалась от уборки и взглянула на Фею. – Вы – немощная?!
– Конечно, я...
– Марта Ионовна, Марта Ионовна, если бы у меня была хоть сотая доля вашего могущества!..
– Ах, ты обо всем этом... Так это же само собой. А вот учить я не умею. Совсем не умею.
– Мне и не надо, чтобы вы меня учили. Мне надо, чтобы вы только – были.
– И все... И больше ничего?
Они помолчали. А потом Марта спросила очень тихо:
– Ты еще придешь ко мне?
– О, если только разрешите, на крыльях прилечу!
– Ну, тогда мне и умереть можно...
Неужели, наконец, мои рукописи проросли не только на пустыре?..
|
