Это сказки о самом начале, о встрече…
Посвящаю эту сказку
памяти Ларисы Тулис.

Разве можно видеть дерево
и не быть счастливым?
(Ф.Достоевский. Роман "Идиот")

Говорят, чудес не бывает.
Что вы! Вы можете так говорить только до тех пор, пока не услышали Золотой Флейты. А кто Флейту услышал, с тем случится чудо.
      Ее деревья слышат и потому растут. Ее солнце слышит и потому восходит. И заходит, потому что Флейта велит. И заря разливается, потому что слышит Флейту. И звезды зажигаются потому же...
      Да, и мы сами на свет появляемся по Ее зову. Раз душа родилась, значит, расслышала Флейту. Расслышала, а потом забыла. А если снова расслышит, то тут же и увидит чудо. Хотя она увидит этот самый мир и ничего другого. Но разве чудо – это что-нибудь другое, а не этот самый мир?
      Кто расслышит Флейту, тому ничего другого уже будет не надо, потому что этот мир раскроется, как волшебная шкатулка, и загорится вечным огнем. И сверкнут самоцветы из самого сердца мира и обожгут сердце человека. И он будет всем говорить, что есть вечный свет, а все будут хлопать глазами и спрашивать его: "Где?" Ну да, чтобы мир раскрылся, как волшебная шкатулка, надо, чтобы раскрылось твое сердце. И тогда ты ясно расслышишь голос: разве можно видеть этот мир и не быть счастливым? Видеть и не любить...
       Ну, а кто расслышал, тот что – уже все нашел, и его сказка пришла к счастливому концу?
      Что вы! К какому концу! Не к концу, а к началу. Его сказка только начинается. Кто не слышал Флейты, тот еще и к началу не подошел. А кто услышал, вот тот-то и начинает свою сказку. Ту самую Сказку о Чуде, или о Золотой Флейте.
      Когда Том в первый раз услышал Флейту, он увидел такое сияние, как будто весь мир просверкал тысячью маленьких граненых солнц.
      И вдруг – все исчезло.
      Был лес. Было озеро. По озеру плыла лебедь, спокойная, белоснежная, невозмутимая. Деревья отражались в воде. Но сияния не было. И только одно золотое пятнышко задрожало в кустах, как последняя искра. Что это? Луч солнца? Нет, небо было пасмурным. Но вдруг выбежал из кустов и стал отчетливо виден на темном зеленом фоне маленький совершенно золотой олень. Он застыл, как вкопанный, и так и стоял, как остановившееся золотое мгновение.
      Том подошел к нему совсем близко. И вот – никакого оленя, а в кустах на ветке висит Золотая Флейта. Флейта как флейта, только совершенно золотая.
      И вдруг – голос:
      – Это тебе. Только ты не должен играть на ней самовольно, а только по Моему зову.
      Это сказал великий невидимый флейтист. Это Он подарил Тому Флейту. Нет, не свою, конечно. Его Флейта такая же, великая и невидимая, как Он сам. А та, что Он подарил – маленькая, видимая, но точно такая же.
      – А когда же Ты позовешь? – спросил Том.
      – Жди и услышишь.
      Том стоял с Флейтой в руках и не мог сдвинуться с места. Стоял до тех пор, пока на потемневшем небе не стали появляться далекие звезды, то серебряные, то золотистые, то с синим отливом. Он стоял, стоял и вдруг почувствовал, что ему становится тепло (только тогда понял, что раньше продрог). Тепло, уютно, тихо. Оглянулся и увидел, что на земле, под деревом, на котором висела Флейта, лежат несколько сгрудившихся вместе небольших небесных звездочек или звездных осколков золотого цвета. Да нет, это, оказывается, был костер. Он как будто появился из самой глубины земли, и Тому почудилось, что этот костер раньше был так же далеко в глубине, как далеко в высоте – звезды. А теперь горит у самых ног. А около него сидят четыре маленьких тихих человечка и смотрят, не мигая, в огонь.
      Гномы... У вечного огня. То, что этот огонь вечный, Том почувствовал сразу. Он никогда не погаснет.
      Стало до того тихо, что можно было расслышать шорох звезд. И вот в этой-то тишине родился далекий звон. Звон, начавшийся на звезде, достиг до сердца, и Том понял, что сейчас, вот сейчас он должен взять свою флейту. И взял. И те самые звуки, под которые мир раскрывался, как волшебная шкатулка, вышли из его собственной флейты... Те самые звуки... Их ни с чем не спутаешь. Да, и мир снова раскрывается, как под мелодию Невидимой Флейты. И – что-то засветилось в глубине озера. Зелено-синее сияние отливало золотым и розово-сиреневым. Оно звало все глубже, глубже. И вот высветилась изнутри большая розовая раковина. И из ее таинственного узора возникла девушка. Черты ее были неясны, но совершенно ясно было, что все сияние излучают ее глаза, и беззвучный голос говорил: "Неужели можно видеть это и не быть счастливым? Видеть это и не любить..."
      "О, только бы, только бы это не кончалось", – подумал Том, – Постой! – успел крикнуть он расплывающемуся видению. И – все. Сияние погасло. Музыка смолкла. Он снова сидел в лесу, усеянном звездами, около костра гномов.
      – Гномы... а вы Ее видели?
      Молчат.
      И вдруг – тоненький звон. То ли был, то ли не был. И – голос первого гнома:

Зачарованное царство.
В нем окончатся мытарства.
Лишь пойти бездумно следом
В путь за кем-то, кто неведом.

      И снова – тихо. И – снова звон со звезды. И голос второго гнома:

Лесная чуткая поляна,
Сосны шуршащая кора,
Полоска легкого тумана
И еле слышный треск костра.

Как будто это речь такая,
Как будто от земного сна
Живую душу окликает
Сгустившаяся тишина.

И оживает тень за тенью –
Беззвучный звук, бесследный след...
Сейчас наступит пробужденье
И ты поймешь, что мертвых нет...

Тсс... Беззвучный звук... Ну да – вот он... И – третий гном говорит:

Огонь для тех, кто не боится
В огне сгореть.
Кто от своих бессчетных братьев
Неотделим.
Он входит в пламя, как в объятья
Совсем живым.

Том вздрогнул. И костер вздрогнул. Пламя качнулось, заколебалось. И вдруг один язык его вырвался вертикально вверх, и сноп искр разлетелся в воздухе. Они рассыпались со звоном, и вот – голос четвертого гнома:

Все смертное – смертно,
И ты не проси
Бессмертья для листьев дрожащих осин,
Бессмертья для рук, и для губ, и для глаз.
Бессмертье – не нам, но бессмертие–- в нас.
Высоко, высоко, сквозь смертную тьму
Я пламя бессмертья к звезде подниму!
И сердце стучит и мятется во мне,
Чтоб искрою вспыхнуть в бессмертном огне.

      Вслушиваться в строчки стихов было все равно, что всматриваться в пламя костра. Вслушиваться, всматриваться в вечное... Вот оно... Так неоспоримо Его присутствие. И Тому уже начинало казаться, что так будет всегда. Ни свет звезд, ни свет и тепло костра никогда никуда не исчезнут.
      Что-то баюкало его. Он стал задремывать. Как вдруг – какой-то толчок. Том вздрогнул и выпрямился.
      Он сидел один в лесу. Никаких гномов. Никакого костра. Подкрадывался туман с озера. Было сыро и грустно. Звезды светили как прежде. Но они были так далеко! Услышать звездный зов? Звон со звезды? Что только ни пригрезится неудачливому поэту! Да было ли это когда-нибудь? А если и было, то прошло и не повторится, и никто не поверит, что было... И так сыро, холодно и одиноко!.. Ничего не вечно – все, все исчезает!..
      – А я что-то знаю! Кто это сказал? Прямо перед Томом было светлое, даже светящееся пятнышко. То ли забытый уголек костра, то ли упавшая звездочка. Да нет, это лицо. Маленькое доброе лицо гнома, улыбающееся так, точно он и впрямь что-то знает. В глазах – лукавинка, доброта и никакой тревоги. Ну ни одной капельки ни тревоги, ни грусти. И самая обыкновенная гномья зеленая шапочка с белым помпончиком.
      Неужели такой вот Помпончик знает выход из всей тоски и может сделать так, чтобы все не исчезло на глазах, не ускользало из-под рук, не пропадало невесть куда, будто его и не было?!
      – Помпончик!
      – Том!
      – Помпончик, ты пришел в самую трудную минуту. Помоги мне. Объясни, почему все исчезает? Даже вечный огонь, и тот не вечен.
      – А почему бы ему не исчезнуть. Том? Всякий огонь исчезает. И всякое чудо – из света и огня, и потому всегда исчезает, если его не поддерживать.
      – Как поддерживать? Что же, ты хочешь сказать, что звезды тоже кто-то поддерживает?
      – А как же!
      – Кто?
      – Тот, кто не боится в огне сгореть.
      – Кто, кто?! Как это?
      Никакого ответа. Сказал и исчез.
      "Вот и тебя я не сумел удержать. Наверное, чтобы его удержать, надо уметь так же улыбаться... – подумал Том. – Где мне..."
      Осталась только маленькая Золотая Флейта. Она-то все-таки осталась. Видно, она и вправду подарена ему... "Но ведь я не могу играть на ней, когда сам захочу. Только по зову. Зову со звезды... Да был ли он когда-нибудь? Да возможен ли он? И почему я не могу распорядиться собственной флейтой, единственным, что у меня осталось? Почему я не могу запеть о моей тоске, от которой некуда деваться? Только в песню... Вылить ее, излить, разлить... Флейта моя, песня моя...
      И он взял флейту и поднес к губам. А дальше... дальше был какой-то провал. Он как будто очнулся под крики "Браво!" "Великолепно! Здорово!" Его чествовали. Ему поднесли венок, за его здоровье провозглашали тосты. Его называли "нашим поэтом, выразителем наших чаяний, самым-самым..." А он только хлопал глазами и чувствовал, что тоска ничуть не уменьшается, скорее наоборот... растет и растет. И ему все время подносили все новые и новые рюмки, приглашая залить тоску. А она не заливалась, а она разливалась все шире и шире... И вдруг он спросил: "А где, собственно, я нахожусь?"
      – Неужели ты до сих пор не понял, что перед тобой страна чудес?
      – Чудес?
      – Или исполнения желаний, это ведь одно и то же.
      – Ой, нет, – сказал Том.
      – Как это нет? Разве не исполнилось твое самое заветное желание? Разве не стал ты из непризнанного чудака нашим великим современником?
      "Великим современником?.." – подумал Том с неловкостью и тоской. Тоска все возрастала. Ему вдруг захотелось закричать, опрокинуть рюмки, но он сдержался и только сказал: "Ну, если у вас и вправду исполняются желания, то я хочу быть не великим, а вот таким, каким был, когда получил свою флейту".
      – Пожалуйста, но только сначала спой. За каждую песню – одно желание. Сколько песен споешь, столько желаний исполнится.
      Том посмотрел на свою флейту. Поднес её к губам, но... Ни единого звука. Он не мог больше играть.
      Он решил, что сейчас они прогонят его, как самозванца, опустил голову от стыда, но... Никто не был ни смущен, ни удивлен. Ему даже зааплодировали, хотя пел не он, а они сами распевали его старую песню о тоске и бессмыслице.
      – Послушайте, что здесь происходит? – пролепетал он и затих. И вдруг расслышал шепот у самого уха: "А я что-то знаю..."
      - "Помпончик! Ах, Помпончик, уведи меня отсюда!"
      – Нет ничего легче, – сказало улыбающееся личико и скосило глаза на дверь.
      Тогда Том стал тихо пробираться к выходу и, наконец, очутился на улице.
      Ночная, безлюдная городская улица. И на ней – Деревья. Зажатые домами гости города. Деревья... Горожанам не до них. А Деревьям? Может, и Деревьям не до людей, но... нет... Он ясно почувствовал, что Деревьям есть до него дело.
      Вот этот огромный, склоненный над каналом вяз, узловатый, суковатый... Если только услышать, как медленно он растет, если только проследить, откуда и куда он идет... Но тогда.... "Флейта... Флейта... Ну конечно, я слышу Флейту! О, Господи, я уже забыл, как она звучит..."
      Да, он расслышал Ту, Великую, Невидимую Флейту.
      Его флейта не издавала ни одного звука, а Та – звучала. "Да не все ли равно – моя или не моя, – подумал он. – Флейта – Одна. И заплакал. Он был один. Его никто не видел, кроме Невидимого Флейтиста. А Флейтист – видел. Том Его слышал, а Он Тома – видел.
      – Ну как. Том, не очень понравилась тебе страна чудес? – спросил Он Тома.
– Нет, совсем не понравилась. И не было там никаких чудес.
      – Ну, раз ты это понял, ты должен выбирать между чудом и исполнением желаний. Хочешь – будут исполняться твои желания, хочешь, снова увидишь Чудо.
      – А Чудо, это когда исполняются Твои желания?
      – Да, наконец-то ты догадался.
      – Чудо, Чудо... Только Чудо.
      – Но тогда ты должен быть готов пройти через великую печаль. И уж совсем не думать, исполнятся или не исполнятся твои желания. Или о себе думай, или о Чуде...
      – О Чуде.
      – Но тогда...
      – Да, да, я никогда не притронусь больше к Флейте без Твоего зова.

И вот снова тишина, в которой слышно, как растут Деревья. Тишина, в которой будет слышен тот звездный звон. Будет... Еще не слышно... Ну и что же? Само ожидание – это жизнь. Не слышно? Нет, слышно, хотя это еще не звук, а предзвук. Нарастание тишины и есть приближение звездного голоса... Он – тишайший. Но теперь-то его уже нельзя не слышать. Теперь... Теперь – флейта моя не может не звучать.
      "Если вы не слышали предзвука, вам кажется, что мелодия возникла внезапно из ничего. Вы поражены. Вы думаете – откуда она?! А она всегда была. А моя маленькая Золотая Флейта только сделает слышной ту беззвучную музыку Невидимого Флейтиста. Вот и все. Флейта моя запела. Флейта моя зовет меня. Я иду, иду, иду..."
      Том на самом деле шел. Куда? Он не знал. Он только "шел и шел, бездумно следом вдаль за кем-то, кто неведом". Не сам шел, – Флейта вела, звала и вела. И привела в какой-то удивительный город. Не город – сплошной цветной витраж. И дома в нем, точно не строились руками, а сами росли, как деревья. Удивительно красивый город. Терема с остроконечными крышами, цветные светящиеся терема, как осколки разноцветного чуда.
      – Куда я попал?
      – Ты попал в город музыкантов. – ответил ему человек в бархатном костюме.
      – А ты сам музыкант?
      – Конечно. Здесь все музыканты. Ведь ты прибыл на конкурс.
      – Какое счастье мне выпало... – Том не сумел докончить фразы.
      – Это мы еще посмотрим, тебе или мне выпало счастье, – сказал бархатный музыкант.
      – А разве нельзя, чтобы обоим?
      – Ты что, мы же соперники!
      – Неужели?
      Глаза у бархатного округлились, и он показал кому-то рукой на Тома и на голову. А Тому показалось, что это какой-то Помпончик наоборот: Помпончик знает что-то самое важное для всех, а этот – для одного себя.
      И вот начался конкурс. Люди в шелках и бархатах один за другим выходили на сцену, садились за рояль, брали в руки скрипку, флейту или гобой. Вроде бы это были прекрасные музыканты, но... почему от их музыки росла и росла тоска у Тома? "Так они же не слышат Зова", – понял он, и тоска стала совсем невыносимой. Не слышат Зова и не идут, никуда не идут, а все время кружатся вокруг самих себя и стараются победить кого-то... Да не побеждать надо, а помочь... Послушайте!
      Но никто ничего не слышал. Скрипка, рояль, гобой... и – аплодисменты. А... Музыка? Да ведь она зовет!
      И Том вышел на сцену и заиграл. И как заиграл! Да разве это он играл?! Он сам отошел, отступил, сошел на нет перед Невидимым Флейтистом, каждый шаг которого раздвигал, раскрывал душу. Ах, как много в этой душе было, оказывается, стен и перегородок! Он их опрокидывал. Он сдвигал горы на своем пути! Вот уже ничего не осталось, кроме сплошного сияющего Простора. И теперь Музыка сделалась такой глубокой, такой всесильной, точно готовилась пройти сквозь смерть. Еще чуть-чуть, и – в мире не будет смерти. Не будет! Вот уже вдали загорается Чудо. Мир раскрывается, высвечивается изнутри. Там – бессмертие. Разве можно слышать это и не быть счастливым? Слышать и не любить?! Ответьте, можно?!
      В ответ – гром аплодисментов. Том вздрогнул, точно его ударили. Ему хотелось сказать: "Остановитесь – разве я об этом вас просил? Я ведь просил помочь мне ответить на Зов. Неужели вы и сейчас не слышите?!
      – Браво! Бис!
      И тогда он снова взял флейту. И она стала молить, биться об их души и молить. Нет, не только молить. Она сметала перегородки, она, эта тоненькая мелодия сейчас заставит сдвинуться тяжелые каменные залежи – вот сейчас... Но – Музыка оборвалась.
      Он стоял, как каменный, не в силах издать ни одного звука.
      – Что случилось? – недоумевал зал. – Ведь это был претендент на первое место. Бывает же такое! Заболел, что ли?
      Музыка оборвалась. Да только ли музыка? Том чувствовал, что оборвалась невидимая нить, на которой держалась его душа. Музыка ее находила и обводила, и укрепляла – ту таинственную ниточку, один конец которой был в сердце, а другой на его звезде. Какая она, именно его звезда, Том не знал. Но сейчас только понял, что пока была цела нить, он был живой, то есть мог свободно двигаться, говорить, играть. А теперь ничего не может.
      – По-мо-ги-те! – прошептал Том, но никто его не слышал. И никто и представить себе не мог, что не звук оборвался, а душа сорвалась со своей незримой орбиты. Целый мир сейчас висит на тоненькой ниточке, и нужно одно-единственное – продолжить прерванную музыку.
      Как он молил об этом! Как мечтал, что найдется кто-нибудь, кто сыграет за него так, как он, лучше него. О, если бы! Ему это было нужно, как жизнь! Это и было его жизнью. Услышать истинную музыку! Не все ли равно, играть или слышать?! Это совершенно одно. Играющий и слушающий – одно. Оба они – простор, и котором течет МУЗЫКА. Верните МУЗЫКУ! Спасите меня!
      – Разве можно видеть Дерево и не быть счастливым? – это сказал однажды один тихий человек, тихий и светлый. Но ведь и его музыка оборвалась когда-то, и душа его повисла в пространстве и ничего, ничего уже больше не могла... Вот точно так же, как сейчас у Тома.
      Том понял, что стал невидимым. Точно таким же, как сам Невидимый флейтист. То есть он никуда не пропал, ничего особенного не произошло. Тогда бы люди хоть догадались, что они не видят. А так ведь уверены, что все видят, – и все топчут. Просто так, потому что не видят.
      – Чего там еще видеть? Все на месте, руки-ноги целы. Только почему-то не может ни ходить, ни говорить. Кто его знает...
      И вдруг... он ощутил на себе взгляд, не скользящий мимо, не рассматривающий, а входящий внутрь взгляд. Его увидели. Из груди его вырвался звук, которого он не издавал никогда. Боль или ликование? И смерть или жизнь? Одно мгновение, и вот – золотая флейта Тома запела, и как не бывало обрыва звука.
      – Я жив! Жи-вой! Вот я!

Вот так и началась вторая жизнь. Их общая жизнь – Тома и Старой Девочки. Потому что это Она его увидела. А он – ее. Собственно, они оба услышали музыку и привели ее в мир. Вот и все.
       Что за странное имя – Старая Девочка? Имя это или не имя, но вот как оно родилось:
      – Мне кажется, я знаю тебя не с рождения, а с дорожденья, – сказал он.
      – Ну, конечно, я знала тебя, когда тебя еще и в помине не было. Может быть, когда еще никого не было, я тебя знала.
      – Как же это?
      – Очень просто. Я ведь старая. Я очень старая. Старше мира.
      – Но ты ведь юная, такая юная, как утро. Недаром на тебе это розовое платье. Розово-сиреневое, как рассвет.
      – Ну да, конечно. Меня так и зовут Девочкой. Все зовут Девочкой. Я – Старая Девочка. Ах, Том, Том, что могло бы быть, если бы я не нашла тебя?! Твоя Флейта шла прямо ко мне, в самое сердце, и – вдруг оборвалась. Как я испугалась! Но никто не понимал, чего это я испугалась. Сколько я ни просила музыкантов помочь мне, никто не мог. Они совсем не знали, что такое твоя Флейта и куда она ведет. И вот тогда я ушла в этот лес, и стала звать, звать тебя. А потом затихла совсем. Твоя оборванная мелодия звучала во мне. Звучала и обрывалась, звучала и обрывалась. И вдруг я почувствовала: да разве можно слышать эту мелодию и не быть счастливой? Слышать и не любить... Так, чтобы найти... И тут я тебя увидела.
      "Господи, как хорошо, что ты из плоти и крови, что ты не исчезнешь, не растаешь как видение, не оборвешься, как мелодия, что мы навсегда вместе!.."
      – Том...
      –Что?
      В ее голосе был еле слышный укор, смешанный с нежностью и печалью.
      – Том, не говори так. То, что из плоти и крови, тоже исчезает, почти так же, как видения... Кто знает (это она сказала почти шепотом), может наша плоть и есть видение...
      И тут Тома охватила такая тревога, такая боль! – Нет! Нет! Нет! – закричал он.
      – Ты должен обещать мне, что всегда, что бы ни было со мной, будешь идти туда, куда ведет тебя твоя Флейта. Обещай мне, что даже на меня – не оглянешься, если меня будут уводить от тебя. Ты не должен выбирать между мной и флейтой. Только Флейта...
       – Нет, ты! – вскрикнул Том и осекся.
      – Если пойдешь за Флейтой, то вернешь меня. Если останешься со мной и не пойдешь за флейтой – потеряешь меня.
      Вот что помнил Том, когда сидел у постели, на которой умирала она – его любимая, его Чудо. Она еще дышала, но он знал, что в любую минуту дыхание может прерваться и тогда... Тогда расколется пополам небо и земля. Тогда ничего больше не будет. Но вот послышался слабый вздох. Такой далекий, точно со звезды донесшийся голос: "То-ом..." Ее голос или зов со звезды? Ее голос, ставший звездным зовом:
      – Том, ты обещал…
      И тогда он взял свою Флейту. Последнее, что он увидел, было Ее лицо, спокойное, как озеро в полном безветрии, и почти такое же белое, как подушка.
      Неведомая сила влекла его отсюда. Он хотел крикнуть, остаться, прильнуть к ее лицу. – "То-ом..."– Ее голос уводил его от нее. И вот – огромная синяя тишина с одной звездой посередине. И эту тишину нельзя было нарушить. А звезда звенела ее голосом. И Флейта звучала. Музыка лилась, лилась и вела в такую глубину! И человек шел, плыл за музыкой в полной пустоте. Но она не страшила его. Она его держала, как пловца держит море. Человек плыл и плыл, а по лицу его текли и текли слезы, и падали, и повисали в темной синеве звездными искрами. И странная мысль пронеслась в голове у человека, что он причастен к этому звездному мерцанию. Среди этих звезд были и его повисшие слезы. "Слезы не пропадают, ни одна слеза не пропадает", – подумал он и потом уже совсем ни о чем не думал, только чувствовал, что погружается все глубже и глубже. Куда, Господи?
      Огромные разноцветные звезды совсем рядом с его лицом. Плавают у глаз, лучатся всеми цветами радуги и живут. Они живые. И все-таки это слезы. Разрастающиеся, расплывающиеся слезы. Вот они слились в одну сплошную радугу, охватившую все пространство. И где-то в сине-серебряной части радуги – фигура. Постепенно вся радуга оказалась вдали, а синее серебро близко. Еще ближе... еще... И вот – женщина с белым, как снег, лицом, вся в окружении переливающихся синих и серебряных льдин. По неподвижному лицу Ее текли слезы. Текли и текли, как будто отделившиеся от нее самой, и превращались вдали в дрожащие звезды. И расплывались, и таяли, и снова текли. Неподвижное, невозмутимое Лицо, которое все время плакало... А слезы превращались в свет.
      – Кто ты?
      Она смотрела на флейтиста и молчала. А слезы продолжали течь, как звуки флейты.
      – Кто ты?
      – Хранительница света.
      – Но ты... плачешь?
      – А ты думал, что я холодная и жестокая Снежная Королева?..
      – Нет... Этого не может думать никто, кто видит тебя. Ты... ты все время плачешь? Всегда?
      И тогда она улыбнулась сквозь слезы. И в звуках музыки проступил такой покой!..
      Так значит он есть – вечный свет! Вот Он!
      Никогда еще маленькая золотая флейта не обретала такой силы! Синева... Синева... А посредине синевы – пламя. И он знает, что ему надо вступить в него. И вступает. И тут, только тут видит лицо своей любимой и жизнь, которая разгорается на нем, как утро на фоне отступающей ночи.
      Говорят, что чудес не бывает. А мне все равно, бывают они или не бывают. Чудо – это не зрелище. А кто сам станет чудом, тот уже ничего не говорит...