Ее звали Марией. Она была молода и здорова, и у нее было все, что нужно для счастья, хотя все время еще чего-то не хватало. Но теперь уже хватало. Теперь уже его было столько, что больше некуда. Сердце не выдержит. Теперь у нее был маленький сын, к которому невозможно было привыкнуть. И даже понять это было невозможно. У нее в доме появилось Чудо. Она держала Чудо на руках. Чудо болтало ножками и ручками и улыбалось ей.
      Только вот рядом с Чудом поселился страх... Господи, Чудо было таким хрупким!.. Страшно отойти от него даже на минуту.
      – Подожди, маленький, я сейчас вернусь. Кто-то позвонил в дверь. Сейчас открою и вернусь.
      Перед дверью стоял человек. Странная фигура. Впрочем, фигуры почти и не было. Одно лицо. И даже не лицо, – одни глаза. И глазам этим что-то надо от нее. Что?
      – Кто вы?
      Глаза смотрят молча, наверно, целую минуту. Потом раздается голос:
      – Нищий.
      Опять молчание.
      – Я нищий. Я все отдал. У меня ничего нет.
      – Так что же ты хочешь от меня? Чтобы я дала тебе что-нибудь?
      – Нет, мне ничего не нужно. Я ничего не хочу отбирать у тебя. Но я сам уже все отдал. У тебя все есть потому, что я тебе все отдал. Ты не знала этого?
      Она молчала.
      – Неужели ты не знаешь, что для того, чтобы все было, надо, чтобы кто-то все отдал? Ты не знаешь этого?
      Она молчала.
      – Мария, будь моей матерью.
      – Матерью? Как я могу стать тебе матерью? Я тебя не родила. Ты мне не сын.
      Она молчит. И он молчит. И она медленно закрывает дверь. Но все еще не может отойти от двери. Ей кажется, что глаза смотрят через дверь, через стены.

***

Ах, мой мальчик, ах, мой маленький! Только бы ты был у меня! Только бы с тобой ничего не случилось! Или – мне не надо этого мира. Мне ничего, никого не надо...
      И она прижимает его к груди. Упрятать бы его там от всех напастей, от всех глаз... ото всего...
      "Ты есть потому, что Он мне тебя дал?! Он мне тебя от-дал? Значит, ты не мой, а Его? Не мой?! Нет! Мой! Мой! Мой!"
      Ей хотелось одного – как можно скорее забыть о Нищем. И, кажется, она стала забывать. Прошло уже полгода. Тогда была сырая осень, а сейчас весна. Сырая, холодная, но все же весна. И она опять подошла к кроватке ребенка и сказала: "Мой! Мой! Мой и больше ничей!"
      Да, она и в это утро сказала это, когда ребенок не отозвался ей, не протянул ручонки, не улыбнулся. Случилось самое страшное. Страшнее для нее не могло бы быть, даже если бы мир рухнул. – Мальчик умер.
      Казалось, и она умерла. Она превратилась в камень. И камень вздрогнул только, когда до него донеслись чьи-то слова: "Бог посетил".
      – Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы Он посещал меня! – закричала Мария и забилась в рыданиях. И вдруг остановилась. И взглянула на дверь. Сквозь дверь. Сквозь мир. Что там? Ни-че-го. Полная нищета. Там – Нищий.
      Она вздрогнула всем телом и прошептала: "Куда Ты дел моего мальчика?"
      Ее самой уже почти не было. От нее осталось одно лицо. Одни глаза. И когда эти глаза взглядывали на людей, им становилось страшно. Люди вздрагивали и отодвигались и говорили утешительные слова:
      – Мария, Мария, твой мальчик сейчас у Бога.
      Но под ее взглядом им становилось стыдно. Они говорили то, чего не знали. Они говорили слова, которые ничего не весят. И она стала прятать свои глаза от людей. Она стала пытаться жить, как все. У нее был дом, был муж. И через два года у нее родился другой ребенок. Не заменивший того, первого, нет, не заменивший!
      Да, она стала жить, как все, выполнять свои обязанности, вздыхать и слушать ничего не весившие слова. Она только не научилась их говорить. Она была очень молчалива. У нее было все, кроме Чуда. Ее глаза теперь знали, что чудес не бывает. Есть только сон о чуде, сон о счастье. Но ей уже отснился этот сон.
      И однажды в этот дом, в котором было все, кроме Чуда, в этот дом, где не было Чуда, снова постучался Он. Она открыла дверь, и глаза ее встретились с Его глазами.
      – Ты?
      – Я.
      – Чего Ты хочешь от меня?
      – Мария, Мария, будь моей матерью! И тогда она вдруг заплакала, зашлась в рыданиях и едва выговорила:
      – Где? Где? Где мой мальчик?! Куда Ты дел его?!!

***

Она ходила в церковь. Это были часы, когда она принадлежала самой себе. Себе, то есть своему первенцу. На его могилке и в церкви ей было тихо и не надо было притворяться, что она жива. Не надо суетиться, надеяться. Ничего не надо. Чудес не бывает. Разве все, кто молятся, в самом деле надеются на чудо? Нет. Просто останавливается карусель часов и дней, и можно тихо спросить:
      – Скоро? Скоро Ты возьмешь меня туда, куда взял моего мальчика?
      Вот так она стояла однажды в церкви и молилась так же механически, как и ее соседи, когда вдруг услышала:
      – Мария!
Она подняла глаза и остановила их на лице Распятого. И опять услышала:
      – Мария!
      – О, Господи, Господи! Да ведь Он же не умер. Не умер, нет! Это не деревянная фигура. Это... Ты все еще здесь, Боже мой!? И никто не снял тебя с креста? И не отер крови! Она все еще течет и течет из Твоих ран! Да как же, как же, как же этого не видят?! И я не видела!..
      – Послушайте! – обратилась она вдруг ко всем, кто стоял рядом. – Послушайте! Ведь Он жив. Его мука продолжается... Неужели вы не видите?! Ну да, вы не видите, потому что Он не сын и не брат вам. Он вам – никто. А мне Он сын. Сын... Это сын мой!
      Она успела увидеть расширенные глаза соседа и услышать: "Это сумасшедшая!"
      Потом она очутилась в какой-то темной комнате. Ее втащили туда и заперли дверь. Это была не то тюрьма, не то сумасшедший дом. Но ей это было все равно.
      – Как Ты, так я, где Ты, там я, – шептала Мария.
      Сколько прошло времени, она не знала. Но вдруг дверь отворилась и вошел Он.
      – Живой? Живой?! Ты жив?!
      – Ну, конечно, живой. Они могут причинить Мне любую боль. Но убить Меня они не могут. Это не в их силах.
      Она прикоснулась к Его ногам и рукам. Она прикоснулась к Чуду. Оно было перед ней. Оно было у нее...
      Слезы все еще лились по ее щекам, но в груди было ликование. Оно переполняло грудь, и вот она открыла глаза.
      Она проснулась на своей постели. Было яркое солнечное утро. За окном пели птицы. Ликование, все то же ликование было и наяву. Сон? Она заснула тогда, придя из церкви? Но сердце ее жило в этом сне, так же, нет, еще полнее, чем наяву. А теперь во сне и наяву одинаково было Чудо.
      Она подошла к кроватке ребенка и взяла на руки Чудо. И она знала сейчас, совершенно твердо знала, что ее первенец – жив.
      Ведь жив, жив Тот, кто дал ей его. Пусть в этом сомневается кто угодно, но она-то знает! Ведь Он трижды посетил ее...