На берегу озера стоял Дом. Двухэтажный Дом со светящимися окнами, которые отражались в воде. Дом был обыкновенный, небольшой, но почему-то казалось, что стоит войти в него, и тебя сразу же покинут все тревоги, все заботы, все неурядицы. И если у тебя есть какое-то горе, то оно тоже исчез¬нет, как только войдешь в Дом.
       Но в том-то и дело, что войти туда было нельзя. Сколько людей ни стучалось в двери, они были плотно закрыты и никто никогда не ответил на стук. И никто никогда не выходил из Дома. И людям стало казаться, что Дом пуст, что там никого нет. Но как же светящиеся окошки? И эти изредка доносившиеся из окон голоса? Они были похожи на плеск воды в озере, на птичьи трели; но нет, это все-таки были человеческие голоса, которые что-то хотели нам сказать. Но вот что? Об этом гадали, думали, но точно ответить никто не мог.
       Там, за озером, было шумно, людно. А здесь, возле Дома, тихо. Казалось, что Дом излучал тишину, вот так же, как солнце — свет. Тот, кто очень уставал от заозерного шума, приходил сюда, к Дому, стоял и смотрел на него, и от этого одного становилось легче...
       Кто поставил этот Дом на берегу озера и когда? Никто этого не знал. Говорили, что Дом был прежде, чем люди появились в этом мире. В огромной старой Книге было написано, что все, кто живут сейчас в нашем мире, вышли из этого Дома. У всех у нас когда-то был общий Дом, и там было все, что душе нашей нужно.
       Но как могли все уместиться в маленьком двухэтажном Доме?
       Это тайна. Этого никто понять не мог.
       — А может, этого и не было? Все это досужие выдумки! — говорили одни и пожимали плечами. — Что вы! — отвечали другие. — Как это не было? Все было, так написано в старой Книге. — Да что в Книге! — говорили третьи. — Мы сами точно по¬мним, что были в Доме и вышли из него!
       Вот эти третьи помнили про удивительное свечение. Дом ведь и сейчас стоит, как когда-то, и озеро есть. А вот свечения нет. А оно было! И ничего, ничего, кроме этого свечения, не было нужно... И ведь чтобы так осталось навсегда, надо было только одно: не пожелать ничего другого. Вот и все. Чтобы оставаться в Доме навечно, надо было только не хотеть из него выходить, ничего не хотеть, кроме того, что есть в Доме. А в Доме было все, что нужно.
       И все-таки случилось так, что все, один за другим, захотели еще чего-то, чего в Доме не было, и вышли из Дома. Нет, не со¬всем все. Кто-то ведь все-таки остался. Но все, кто живут теперь в мире, когда-то вышли из Дома. И оказались бездомными.
       То есть не то, что им негде стало жить. У них появились дома, даже у некоторых — дворцы целые. И все-таки они стали бездомными. И были такие, которые это ясно чувствовали и всем сердцем помнили про покинутый Дом. Ну, а другие смутно помнили, как сон. А третьи и совсем не помнили и даже не верили тем, кто помнил.
       Но Том помнил. И как помнил! И чувствовал себя бездомным. Он совсем не понимал, как это он мог когда-то выйти из Дома! Но это случилось. Он вышел. А та, которую он любил больше всего на свете, осталась в Доме. Как будто его душа осталась в Доме. А он оказался снаружи. И ему надо было только одно: вернуться. Но как?
       Дом был близко, рукой подать, но в него не войдешь!
       Сколько в этом мире чужих! А в Доме не было ни одного чужого. Все были родные друг другу и так друг друга любили! И никто не заглушал тишины, и еще — никто не заглушал песню. Да, там пелась удивительная песня. Они все вместе пели ее. Но что это была за песня, он совсем не помнит. Вот если бы попасть в Дом!..
       — Дом, Дом... что ты заладил про Дом? Ты же вышел из него на свободу, и опять потянуло в четыре стены?
       Это сказала какая-то странная женщина в платье с шлейфом. Длинный такой роскошный шлейф вечернего платья... Но почему-то он напоминал Тому метлу. Откуда она взялась? Не на метле ли прилетела? Какой у нее скрипучий голос...
       А женщина продолжала: — В твоем Доме сплошные запреты. То нельзя, это нельзя. Можно желать только то, что есть в Доме... Ну и скучища! То ли дело у нас! У нас — все позволено. Же¬лай, что хочешь. Делай, что хочешь!
       — Но если у меня нет никакого желания, кроме одного-единственного?
       — Какого? Мы дадим тебе все, что ты хочешь. Хочешь, вот этот золотой дворец будет твой?
       — Нет. Он мне не нужен.
       — Не нужен?! Я еще не встречала человека, которому не был бы нужен такой дворец. Ты что, не человек, что ли?
       — Человек, конечно. Самый обыкновенный.
       — А хочешь, мы дадим тебе власть над всеми другими людьми? Все будут бить в литавры и петь славу тебе, хочешь?
       — Да что ты! Зачем мне столько шума? Куда мне от него деваться?!
       — И этого не хочешь? Чего же ты хочешь? Хочешь, будешь летать, как птица, и плавать в глубине моря, как рыба?
       — А зачем мне это? Пусть птицы летают, рыбы плавают. Я человек, у меня своя задача.
       — Какая это задача? И чего же ты, наконец, хочешь?
       — Только одного — вернуться в Дом.

       — Ну так ты настоящий враг свободы. И мы будем бороться с тобой. Ты еще раскаешься в том, что нажил себе столько врагов.
       — Я вам вовсе не враг. Я только напоминаю вам о Доме. Мы все из него вышли. И об этом надо помнить.
       — Помнить о Доме? А чего о нем помнить? Вот он стоит. Никуда не делся. И для такого убожества ты отказался от золото¬го дворца?!
       Как прошумел ее шлейф! Исчезла. А может, правда улетела на метле? Очень похоже... Но снова стало тихо. И опять видны огоньки Дома, слышен плеск озера. А на берегу озера кто-то сидит. Какой-то босоногий мальчишка в заплатанных штанах. Сидит на пучке соломы... Спит, что ли?
       — Спишь?
       — Нет, не сплю.
       — А почему у тебя глаза закрыты?
       — Потому что я живу в двух мирах. С открытыми глазами — в одном, а с закрытыми — в другом. Когда я закрываю глаза, я вижу такое!...
       — Что же ты видишь?
       — Этого рассказать нельзя. Вот закрой глаза, и если у тебя есть что-нибудь заветное, то, что ты помнишь постоянно, — ты, может быть, это увидишь.
       — Есть ли у меня что-то заветное... Еще бы!
       — Ну тогда закрой глаза!
       И Том закрыл глаза и перестал видеть этот мир.... И вдруг услышал далекую музыку. Удивительно знакомую, родную. Эта музыка как будто светилась. Ну да, из озера поднималось свечение. Какое свечение! То самое! Его ни с чем не спутаешь. Но... ведь оно ни от чего не отражалось. Света в его глазах не было. Они были закрыты. Значит, оно само по себе где-то есть. Есть и все. Но — ничего больше нет. Дома нет. Да и от озера остался только легкий туман. И — земли под ногами нет. Он почувствовал, что завис в воздухе, вздрогнул и — открыл глаза.
       Свечение исчезло. Но и Дома тоже не было. Его такие близкие светящиеся окошки, где они? Вокруг был черный ночной лес. И где-то высоко в небе зажигались звезды. Они просвечивали в ветках деревьев, мерцали, манили. И вдруг он почувствовал, что это и есть окошки Дома, что ему только казалось, что они близко. На самом деле они далеко, бесконечно далеко. Как звезды. Так это только казалось, что я подхожу к Дому! Вот почему он никогда не открывался! Он был далеко, так бесконечно далеко... Разве можно дойти до звезды?! Значит, до Дома дойти нельзя? Никогда?!
       Как сжалось у него сердце! Какая тоска навалилась! И вот тогда-то внезапно послышалась знакомая с детства песенка и высветилось в темноте доброе лукавое лицо и шапка с помпончиком.
       — А я что-то знаю...
       Знает, конечно, знает. И знание это пересекает отчаянье, как луч темноту. Друг детства, самый верный на свете, с детским име-нем Помпончик.
       — Ты здесь?
       — Ну конечно.
       — Ты пришел на помощь?
       — Разумеется.
       — Ты что-то знаешь... Но вот что? Ты когда-то пел:

Среди темных веток
Щелочка сквозная,
Загляни, увидишь Звездочку свою.

       Вот я и заглянул. И увидел. Я даже знаю, что такое счастье. Но я знаю, что до него не дойти. Оно далеко, как звезда.
       — А кто тебе сказал, что до звезды нельзя дойти?
       — Ну это же очевидно.
       — Для тебя было очевидно, что Дом рядом. А оказалось, что он очень далеко. Очевидность обманывает. А теперь ты видишь не только глазами. Твое сердце стало зрячим. И ты увидел, что Дом очень далеко. Как звезды. И ты можешь теперь начать путь к звездам.
       — Разве это возможно?
       — А разговаривать со звездами возможно? Ты что, забыл, что есть те, кто разговаривает со звездами? Сидят тихо-тихо. Друг с другом не говорят ни слова, а только со звездами. Ты же их знаешь.
       Том заволновался. Ну конечно, он их знает. Как же он мог их забыть?!
       Но ведь если можно разговаривать со звездами, значит, рас-стояние преодолимо?"
       Странное дело — звезды уже не пугали его своей дальностью. Они как будто начинались здесь, в нем самом. Так он почувствовал.
       Ведь доходит же их взгляд до самого сердца. Доходит и говорит о том, что мир огромен, что мир бесконечен. Но это не чужая огромность, а своя. Сама душа бесконечна. И вот весь покой звездного неба сошел на него, и тогда он подошел к тихому костру, возле которого сидели те, что разговаривали со звездами. Он ясно расслышал звон со звезды, а в ответ — голос маленького человечка:

Ничего, пойму когда-нибудь,
Почему так трудно и так больно.
Впереди большой, как небо, путь.
Неба — много, времени — довольно,
Ровно столько, сколько надо мне.
Ствол крыла косматые раскинул...
Ведь хватило времени сосне
Вырасти и прошуметь вершиной.
Все равно — сиянье или мрак, —
Расстояние преодолимо.
Только бы идти за шагом шаг
Внутрь себя, а не в обход и мимо.
Тот, кто бросил семя в темноту,
Дал душе посильную задачу.
Вот и я до Бога дорасту,
Если только время не растрачу.

       «Если только время не растрачу», — повторил Том и вдруг понял, как много он растрачивал времени попусту.
       И вот снова звон со звезды и ответ второго:

Тишину измеряют сердцем.
Тишиной измеряют сердце.
Все, кто стихли, единоверцы...

       А в Доме ведь и были все, кто стихли. Единоверцы... Ну да, мы все верили Ей одной и еще той удивительной музыке, которая входила в нас откуда-то, и из нас же рождалась.
       А между тем третий человечек говорил:

Поэзия... Но это, Боже мой,
Такая бесконечная дорога!
Всегда окольная, не по прямой,
А только сквозь все дали — через Бога.
Казалось бы, пути на полчаса.
Но мы идем все дни свои и ночи
С Земли на Землю — через небеса,
И невозможно проще и короче.

       С Земли на Землю через небеса... Да, Дом все же где-то на Земле. Но чтобы к нему прийти, надо пройти через все небо. Это было сейчас так ясно! И он был готов на этот путь, хоть совсем еще не знал его. Готов идти в темноте неведомой дорогой, наощупь, храня тишину и прислушиваясь к голосу со звезды.

В тишине превращается в небыль,
Замирает, бездействует грех.
Тишина — это значит, что небо
Всем открыто, доступно для всех...

Так сказал четвертый. Голоса первого и четвертого как-то сомкнулись в круг. Первый говорил:

Впереди большой, как небо путь.
Неба много, времени довольно...

А четвертый:

...Небо -
Всем открыто, доступно для всех...

       Том взглянул в огромное звездное небо и почувствовал великое счастье оттого, что оно открыто ему, что впереди большой, как небо, путь.
       И он тихо отошел от костра, и один шагнул никуда, в пустоту, на звездный звон. Это звон со звезды или в нем самом что-то звенит от удивительного знания? Он как будто знает путь. Он на верном пути. Он чувствует, что звезда касается его лучами и ведет его к себе. «Вот что значат слова „моя звезда"», — подумал он, и вдруг звон оборвался.
       — Идешь? Прекрасно. И я с тобой!
       Голос - скрипучий, едкий - раздался совершенно неожиданно рядом и заглушил звездный звон. При тусклом свете можно было видеть только длинный силуэт, знакомый силуэт женщины в платье со шлейфом, напоминавшим метлу. Сейчас он еще больше походил на метлу, хотя она придерживала шлейф рукой с видом чрезвычайной значительности.
       — Что тебе надо от меня?
       — Как ты невежлив! Я хочу быть рядом с тобой. Ты решил, что расстояние преодолимо? Ну что ж, будем преодолевать его вместе.
       Том окаменел.
       — Что, не можешь идти? Ну тогда постоим вместе.
       Мысли Тома метались.
       — С ней я не могу идти. В Дом идет только тот, кто хочет туда идти. Она не хочет. И не пускает меня. Что же мне делать?
       Он стоял и молчал и вдруг прислонился к большому Дереву. И ясно почувствовал, что Дерево идет, все время идет с Земли на небо, хоть шагов его никто не слышит, движения никто не видит. А он увидел и услышал.
       — Где же он? — спросили одновременно и та, что в платье со шлейфом, и тот, подошедший к ней в шляпе с пером. Тома нигде не было. Было только Дерево и больше ничего.
       Он и сам почувствовал, что его нет. Есть только Дерево. Он чувствовал жизнь Дерева, как свою собственную, и это была такая радость, какой он не знал с тех пор, как ушел из Дома. Все в нем ликовало от полноты жизни. Но значит, он все же был, раз ликовал. Был, конечно. И все-таки не был. Те, кто были рядом с ним, его не видели. Они стали о чем-то спорить между собой, обвинять друг друга. Том все это видел и слышал, но ему было совсем не до них. Он чувствовал такую легкость, такую свободу, будто тело его утратило вес. И в нем прозвучали слова:

Тот, кто бросил семя в темноту,
Дал душе посильную задачу.

Вот и я до Бога дорасту,
Если только время не растрачу.

       Не растрачу! — с глубокой радостью почувствовал он. Ведь я сейчас одно с Деревом, а Дерево не растрачивает ни одной минуты. Дерево каждый свой миг - живет. И тут он понял, что быть живым — это значит не терять ни одного мига. Ни одного мига — пустого. И тогда не важно, сколько этих мигов ты прожил. Каждый наполненный миг — вечный.
       Он и не знает, сколько мигов он прожил, пока не увидел свечение. И какое! Нежный сиреневый свет разливался перед ним, рос, окружал его, окутывал. — Это Она — ясно почувствовал Том. Это отражается свечение Ее глаз. Только в чем? В озере? Но где же озеро? Ничего нет, кроме свечения. Он тонет в свете. Он знает, что этот свет и есть путь, путь большой, как небо. Но если каждый миг — полный, время будет двигаться так же незаметно, как свет. Он плывет, он движется со светом вместе. Он не знает, сколько времени прошло, но вдруг он услышал Ее голос. Это было как звон со звезды. Это было бесконечно далеко. Но голос пересек даль и оказался в самой глубине его сердца. Рядом раздались какие-то скрипучие голоса, визги, стремившиеся заглушить Ее голос. Но сделать этого было уже нельзя. Он был в нем. Он пел в глубине его сердца. Огромный покой переполнил Тома, и тогда он увидел во тьме маленькие светящиеся огоньки. Это были окошки Дома. Так близко! Но это не обман зрения. Нет. Такой покой может наступить, только если ты находишься у самого Дома. Он у двери. Но он не стучится в нее, нет. Он просто запел песню, Ее голосом, который теперь стал его голосом.
       Дверь открылась сама собой. На пороге Дома была Она.
       — Вот ты и нашел свою песню, песню, открывающую двери Дома!
       — Так это моя или твоя песня?
       — Она ничья. Она принадлежит тому, в чьем сердце поселится. Тот, кто поет ее, дарит всем другим. Смотри, сколько людей ты привел в Дом!
       — Я привел?!
       Она ничего не ответила, только ввела его в Дом. И за ними в дверь входили и входили люди со светящимися глазами. В Доме помещались все. Это только снаружи он кажется маленьким. Тот, кто увидит его изнутри, поймет, что он огромен, как целый мир. Весь мир становится Домом. И чем больше людей в нем, тем больше простора. Потому что каждый входящий приносит с собой простор. Не отнимает пространство у других, а приносит его.
       И все эти люди подходили к окнам Дома и гляделись в озеро. И озеро засветилось так, как будто из него взошло новое солнце...

Казалось бы, пути на полчаса,
Но мы идем все дни свои и ночи
С Земли на Землю через небеса,
И невозможно проще и короче.