О чем молчит зеленоглазый Кот
И старый Леший, закуривший трубку?

А на самом деле — о чем? А о чем молчит лес? А озеро?
      Ни о чем?
      Неправда. Они молчат о самом важном, может быть — о самом главном в жизни. Но кто же про это знает?

В лесу, возле озера, не было никого. Но... в ветках поблескивали два больших глаза, глубоких, как само озеро, и задумчивых, как деревья, склонившиеся над ним. Это был, конечно, Оль, все тот же Оль, которого всегда можно было здесь встретить (если сумеешь заметить его). Он-то хорошо знал, о чем молчит зеленоглазый Кот и старый Леший, закуривший трубку. И о чем молчат деревья. И озеро. Знал, потому что молчал вместе с ними.
      В ветках деревьев запутались звезды. В лесу стояла великая тишина. И Том почувствовал, что ее нельзя прерывать ни за что. Но как же узнать, о чем они все молчат? И он решился подойти к Олю тихо-тихо и шепотом спросить его: — О чем? Ты знаешь, о чем они молчат?
      Оль повернул к нему свои широко открытые, глубокие, не-мигающие глаза, в каждом из которых, казалось, застряло по звездочке, и сказал тоже очень тихо:
      — А ты помолчи вместе с нами, тогда сам узнаешь. Ты что, уже забыл, как молчал со мной?
      — Нет, не забыл. Это было удивительно хорошо. Но...
      — Что «но»?
      Том замялся. Он знал, что молчать надо будет долго, может быть, до старости... А ему надо знать сейчас и еще рассказать кому-то. Ему это очень надо.-И не только ему.
      Подумав, он ответил:
      — Был когда-то мудрец, который сказал: «Знающие не говорят, говорящие не знают», но он же все-таки говорил, хоть и знал. Есть же такие особенные слова, которые могут не нарушать тишины.
      — Да, есть, — прошептал Оль. — И если ты способен их понять, то слушай: мы все молчим о конце и начале света.
      — О конце и начале света? — удивленно переспросил Том. — О конце — это я понимаю, сейчас кто только не говорит о конце света. Год кончается, тысячелетие вот-вот кончится. Многим кажется, что свет кончится. Но о начале? О начале никто не говорит.
      Глаза Оля мягко сверкнули.
      — А тогда чего же говорить о конце, если не знать о начале? Тогда все — пустое. Разве ты не знаешь, что было в начале, Том?
      — Вначале было Слово... Божье Слово. Бог сказал: Да будет свет!
      — А в начале твоей жизни? Ну, ты этого помнить не можешь. Но твоя жизнь настоящая началась с улыбки. Ты улыбнулся и этим как бы сказал вслед за Богом «Да будет свет!» Да, бессловесным младенцем ты вторил Богу. И если свет будет кончаться, все равно в твоем сердце осталось Божье Слово, и ты можешь его повторить наперекор концу.
      У Тома закружилась голова и часто-часто забилось сердце.
      — Ты думаешь — человек может повторить в след за Богом то начальное Слово?
      — А ты думаешь, человек совсем ни при чем? Бог все делает без человека и за человека? Приходи на готовенькое?
      — Но...
      — То-то и дело, что «но». Человек ведь создан по образу и подобию Божьему.
      Что-то это напомнило Тому. Ведь Она когда-то говорила, что ищет подобных себе. И ведь нашла как будто. Или это каждый раз надо находить снова?
      — Но... — опять пробормотал он.
      Оль снова что-то ответил. Слова шли друг за другом. Вопрос. Ответ. Опять вопрос. Но все они как будто не нарушали тишины. И тайны не нарушали. И вдруг...
      В лес ворвался ослепительный свет. Именно ослепительный. Он не осветил, а ослепил все, как непрошеный луч прожектора, который как бы срывает покров с тайны, раздевает, оголяет. Гладкие поверхности сверкали, затмевая всю глубину. Лес сделался каким-то плоским, полным острых углов, совсем не таинственным и... очень страшным.
      Вслед за светом прогремел голос, от которого все задрожало: и деревья, и сердце Тома.
      — Чушь! Все, что вы говорите, — чушь. Бог есть Бог. А человек есть человек. Человек никогда не сможет сказать: «Да будет свет!» Никто, кроме меня, Светоносного ангела, этого сказать не может. Я — Владыка света.
      Тому показалось, что сейчас этот прожектор и голос его расплавят и раздавят, как раздавили тайну и тишину. Вот-вот, сей¬час. Но... страшный голос оборвался на полуфразе, на полуслове. Кажется, он успел сказать «Я Владыка све...» — и все. Лес опять стал тихим и засиял своими таинственными огнями, которые отражались и поблескивали в глазах у Оля.
      — Это ты его прогнал? Ты сильнее его?
      — Я не мерюсь с ним силой. Просто он не выносит тишины. Если тишина становится полной, он задыхается, гаснет и замолкает. Мы с тобой слишком долго говорили. Нам казалось, что мы не нарушали тишины, и все-таки ее стало чуть-чуть меньше. Тебе незаметно, но я-то знаю... Вот он и смог подойти. Но я снова во¬шел в тишину, которой он не выдерживает. Тот, кто входит в та¬кую тишину, может обрывать его на полуслове.
      — А он в самом деле владыка света?
      — Ну нет. Настоящим светом он не владеет. Свет у него искусственный. Но этот искусственный свет сейчас правит нашим миром.
      — А как от него избавиться? Как сделать так, чтобы он не правил миром? — спросил Том.
      — Тише, Том. Ты задал слишком много вопросов. Ты забыл, что на вопросы «как», «когда» и «почему» волшебники не отвечают. Все ищут волшебных слов, но есть еще и волшебное молчание, и только из него рождаются волшебные слова. Больше я тебе ничего не скажу.

***

Вот о чем вспоминал Том, лежа в постели в своем доме со светящимися окошками. Он был вчера поздним вечером в лесу и беседовал там с Олем, косматым, как деревья, и добрым, как мягкая трава и теплая вода в озере. Там было что-то очень хорошее, но и очень страшное тоже. В сердце осталась и радость и тревога. Но тревога постепенно проходила. Всходило солнце, и он знал, что скоро увидит Ту, которую любит больше всего на свете. А с Ней так спокойно! Когда Она рядом, так ясно, что свет этот наш, любимый, тихий, никогда не кончится. То есть кончится ночь, будет утро, и день, и вечер, а потом взойдут звезды... Нет, свет никогда не кончится, раз есть Она, которая никогда не кончается. Ведь Она очень старая. Все это знают. Она была тогда, когда еще страны нашей не было. Но разве Она — старая? Она девочка, такая же юная, как это утро, как этот цветок, только-только раскрывшийся. Ее так и зовут часто: Девочка-Цветок. Когда Она рядом, то ясно, что ничего плохого случиться не может. Не может и все. Такая радость, когда Она рядом!
      — Девочка моя!
      — Здравствуй, Том! У тебя была какая-то тревога? Ты о чем-то хочешь меня спросить?
      — Да. Послушай. У Оля есть волшебное молчание. А у тебя — я знаю — волшебные слова. Ведь всем известно, что наш город и вся наша сказочная страна появились по твоему волшебному слову. А лучше нашей страны нет ничего на свете. И она будет всегда, потому что ты есть всегда. Ты ведь никогда не кончишься?
Она молчала.
      — Ты слышишь меня? Почему ты молчишь, как Оль? Ты ведь так хорошо умеешь говорить. Ты же знаешь волшебные слова.
      Она продолжала молчать.
      — Ответь мне, пожалуйста, — ты ведь никогда не кончишься? Скажи... никогда?
      Она посмотрела на Тома и проговорила:
      — Я уже много раз кончалась. Только ты этого не замечал, или забывал об этом, потому что я умела все начинать сначала. И ты этому должен научиться.
      — Я?!
      — Ну да, ты.
      Ой! Опять этот прожектор и этот гром.
      — Никогда! Никогда ни один человек не научится этому! Никто не владеет светом, кроме одного ме...
Голос или вернее грохот прервался на полуслове, как и тогда в лесу.
      — Ну конечно, раз Оль умеет его останавливать, то и ты тоже, — пролепетал Том.
      — А ты все еще дрожишь?
      — Д-да... Мне не по себе.
      — Скажи, а тебе это ни чуточки, нисколько не нравится?
      — Нравится — это?!
      — Ну да, я знаю, что тебе это нравиться не может. А ведь многих это завлекает.
      — Для меня это, как будто смерть приходит. Вот-вот и убьет.
      — Да нет, не бойся. Если тебя это не привлекает, то ничего с тобой не сможет сделать тот, кто называет себя владыкой света. Даже если и убьет тебя, ничего с тобой сделать не сможет.
      — Как это — даже если убьет?...
      Она ничего не ответила. Она как будто слушала что-то в себе и не глядела на Тома.- А потом подняла глаза и спросила:
      — Ты знаешь, чем отличается настоящий свет от искусственного?
      — Ну как же не знать! Настоящий свет — это самое хорошее, а искусственный — самое плохое.
      — Это, может быть, так и есть, но знаешь, многим кажется совсем наоборот.
      — Неужели?
      — Представь себе.
      — Ну тогда я скажу вот как: настоящий свет таинственный. У него есть тайна. А у искусственного — никакой.
      — Это ты точно сказал. Вот тебе и надо познать эту тайну. Тайну живого света. Это непросто, Том. Это твоя задача. И знай: чтобы ни случилось с тобой или со мной, ты не должен отвлекаться от своей Задачи. Ты должен познавать тайну света. Всегда познавать. Вот сейчас начнет заходить солнце. Не спеши зажигать лампу в своем домике. Следи, как свет приближается и приближается к земле, как последний луч потонет в озере (или в море, которое по ту сторону леса). Ты почувствуешь, что что-то понял. Но это еще только самое начало. Потом взойдут звезды и тоже начнут что-то говорить тебе. Ночью ты заснешь, конечно. Но хорошо, если проснешься рано, с первыми птицами и увидишь, как светлеет небо, как звезды гаснут, и занимается заря... Иди, Том. И помни: что бы со мной ни случилось, у тебя есть своя задача.

***

      Когда солнце опускалось все ниже и ниже, ему казалось, что свет входит прямо в его сердце. И вот чуть-чуть еще, совсем немножко, и — он узнает тайну. Но он не успел. Свет погас. На небе за¬жглись звезды. И звезды звали его очень далеко. Но путь этот казался ему знакомым. Он совсем не страшил его. Казалось, что когда-то он уже доходил до звезд, расстояние не такое уж непреодолимое. Нет, нет! Вот еще немножко, еще чуть-чуть... Но тут он заснул, а когда проснулся, небо начало светлеть, звезды погасли и занялась утренняя заря. И тут произошло что-то совсем неожиданное. Зазвучала музыка, такая тонкая, такая нежная и светлая, что он понял: она родилась из света.
      Настоящий живой свет рождает музыку — вот что он понял сейчас, и ему показалось, что он понял тайну света. И такая радость переполнила его! Пойти к Ней. Скорей к Ней и сказать, что он узнал сейчас. Донести до Нее музыку света, которая звучит в нем.
      — Девочка моя! Моя любимая! Послушай! Я спою тебе сей¬час мелодию, которая родилась из света. Настоящий свет рождает музыку. Ты, конечно, это всегда знала. Но теперь и я знаю. Девочка моя! Мой Цветок!...
      — Минуточку, минуточку... Мое почтение.
      Перед Томом вырос кто-то в огромных сапогах, в бархатном камзоле и широкополой шляпе. Он снял шляпу и изогнулся в низком поклоне, почти волоча шляпу по земле. Когда распрямился, стали видны огромные усы и зеленые глаза. Кот в сапогах, который изо всех сил хотел выглядеть человеком, и очень важным. Еще бы! Ведь он был приближенным лицом самого Правителя.
      Том хотел пройти. Усатый вельможа мешал ему. Тому так нужно поскорее к Девочке-Цветку, которая куда-то подевалась и не откликалась на его зов.
      — Простите, мне надо идти, — сказал он Усатому; но не тут-то было.
      — Я лучше знаю, куда Вам надо идти, — отпарировал Кот в сапогах, — Вы сочинили сейчас некую мелодию, но вот вопрос: прославляет ли она нашего Господина?
      — Какого Господина?
      — То есть как, какого?! Нашего Правителя, Владыку света!
      — Да уж, как же! Он не намерен прославлять нашего преславного Владыку! Мне это точно известно.
Это сказала долговязая женщина в юбке, кончавшейся огромным шлейфом. Голова ее была покрыта каким-то красным платком, а в руке она-держала палку. А может быть, палка и шлейф вместе были просто большой метлой, на которую она уселась верхом, а эта важная дама была обыкновенной Бабой Ягой?
      «Как всем хочется казаться солидными людьми», — подумал Том. И все это соседство ему ужасно не нравилось. Ему даже показалось, что он забудет мелодию, не донесет до Нее.
      — Пожалуйста, пустите меня. — взмолился он.
      — Пустить?! Как же! Да мы все знаем про тебя. Ты из тех, кто полагает, что у света есть тайна. А наш Господин учит, что свет и тайна несовместимы. Тайна прячется во тьме, а свет наше¬го Правителя ее разоблачает. Он, видите ли, сочинил музыку. Да знаешь ли ты, что такое настоящая музыка, прославляющая нашего Владыку? Оркестр! — И Баба Яга взмахнула своей палкой, которая — Том мог бы поклясться в этом — была метлой и ничем другим.
      И грянула музыка. Музыка?! Лязг. Грохот. Не лад, а разлад, не строй, а расстройство. Но какой грохот, какой натиск! Какая ярость!
      Том почувствовал, что выдержать этого он не сможет. Эта «музыка» хлестала его, как бичом, сметала с земли. Он силился позвать Ее, но разве в этом громе можно было расслышать его голос?
      Что же Она-то? Она! Разве Она не слышит, что здесь делается? Она ведь могла останавливать их на полуслове, на полузвуке.
      Тома охватило отчаяние. Но... Господи, кто это сумел все прекратить? Снова тихо. Ти-хо...
      Снова можно дышать. Да ведь, оказывается, целый день про-шел. На небе уже звезды. Вокруг деревья... Такие спокойные... В их душу, в их тайну никто не врывается. Она целехонька. Такая огромная, такая бездонная... Он огляделся. И тут увидел в темноте маленькое светящееся личико и расслышал с детства знакомую песенку:

А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
А я что-то знаю,
Знаю и пою!

      — Помпончик!
      — Он самый!
      — Так что, ты можешь останавливать их, как Она и Оль?
      — Выходит, что могу. А ты сам почему не можешь? Том пожал плечами и ответил:
      — Наверное, потому, что ты что-то знаешь, а я еще нет. Мне казалось, что я столько узнал, но оказалось, что этого так мало!
      — Ну да, ты еще не набрал тишины. Не посидел у костра с нашими братьями гномами.
      — Не посидел.
      — Ну так в чем же дело? Посиди.
      И Том увидел костер в лесу. У костра, как всегда, сидели четыре гнома (а может, где-то прятался пятый? Так ему показалось). Время от времени гномы подбрасывали поленья в огонь. С ними говорить было нельзя. Он это знал. Они сами друг с другом не разговаривали. Только со звездами. Когда тишина будет такой полной, что можно будет расслышать звон со звезды, один из гномов ответит на своем особом языке, который понятен звездам, деревьям и еще очень тихому сердцу.
      Звон со звезды. Вот он... Он действительно слышен. И — ответ первого гнома:

И вот в тиши открылось мне,
Что только на одной струне
Мир держится. Жизнь продлена,
Пока звенит одна струна.

      Одна струна... Он ее слышал сейчас. Звон ее длился и длился и как будто шел через него, Тома, через сердце...
      А гном продолжал:

И звон идет сквозь все сердца
В простор, не знающий конца.
Как бы у Господа в руке
Висим на тонком волоске.
И он способен удержать
Земную ширь, морскую гладь,
Небес раскинутых простор
И тяжесть ледниковых гор.
Вот только б дух наш стихший мог
Сберечь тончайший волосок...

      У Тома перехватывало дыхание. Он вдруг почувствовал, что огромное небо и самая маленькая звездочка так тесно связаны друг с другом... Маленькая звездочка или маленькое сердце. Или что-то еще меньше, самое незаметное — внутри этой огромности. И все мироздание зависит от чего-то самого незаметного... Он поднял глаза к небу, как гномы. И — снова звон со звезды. И — ответ второго:

Огромно небо! Человек так мал!
Между людьми — зияющий провал
Немого неба. И в другую грудь
Через все небо пролагают путь.

      Да, да, надо пройти через все небо. Это он уже понял. Чтобы дойти до чьего-то сердца, надо обнять всю эту огромность. Ему кажется, что он летит... Полет — кружение, полет — приближение к самому себе из такой дали! Так он был вдали от самого себя? И не знал этого?
      И еще — звон со звезды. И голос третьего гнома:

А свет какой! Какой здесь свет!
Мир истончился. Больше нет
Препятствий. Все насквозь отверсто,
И тихо высветилось сердце.
И оказалось, что оно
И дарит свет. Давным-давно.
С рожденья мира сердце светит,
Да только кто его заметит?
Его светящее тепло
Вселенским телом поросло.
И сколько нам ни говори,
Что близок Бог, что Он — внутри,
Он незаметен. Нет и нет.
Но этот все пронзивший свет!..

      Том совсем замер. Он знал: сейчас ему откроется что-то са¬мое великое, самое нужное и простое, как эти поленья в костре, от которых нельзя оторвать глаз. Кажется, это была первая бессонная ночь в его жизни. Вся ночь — у костра. Спать? Да как же может прийти сон, когда так переполнено сердце?
И снова — звон со звезды. И — голос четвертого:

Как упорна она, как давно
Мысль простейшая бьется во мне:
Я — никто. Я лишь только окно.
Я пробоина в плотной стене.
Только плотность стены прорубя,
Только после великих потерь
Понимаю: я — выход в Тебя,
Я — к Тебе приводящая дверь.
С целым миром окончился спор.
Я — никто. Обо мне позабудь.
Я — лишь вход в бесконечный простор.
Только вход, только дверь, только путь.

      А звезды между тем начали меркнуть. Занималась заря. От костра оставались одни уголья. Казалось, гномы совсем замолкли. Но вдруг с далекой голубоватой звездочки раздался еле слышный звон и пятый гном (он все-таки был здесь) прошептал в ответ:

Бог перед нами так же растворен,
Как этот побледневший небосклон.
Но чтоб меж нами стерлись все границы,
Нам надо точно так же раствориться,
Раскрыть всю душу и сойти на нет,
Чтобы от нас остался чистый свет.

      И вот — ни костра, ни гномов — одна Заря. Но какая! Не-ужели... (Том вздрогнул) — заря — это то, что осталось от них в этом мире? Никогда, никогда он еще не видел такой зари! Так вот это что:

Мир истончился. Больше нет
Препятствий. Все насквозь отверсто,
И тихо высветилось сердце.

      Сердце... сердце... Огромное сердце мира. Тайное, спрятан¬ное у мира в груди...

И оказалось, что оно
И дарит свет. Давным-давно.
С рожденья мира сердце светит,
Да только кто его заметит?

      Он ЗАМЕТИЛ!!! Свет исходит из Сердца! В центре мира — светящееся Сердце. Свет настоящий — тайный, потому и тайный, что нельзя же сердце вынуть из груди. Обнажить — убить. Свет сердца... Свет — это любовь. Свет не только Музыку, он Жизнь рождает заново, Душу рождает. Любовь, рождающая жизнь, — вот что такое настоящий, живой свет!
      Теперь к Ней! К Ней! Разве он не решил задачи? Разве не познал тайны света?
      Он сиял так, как будто всю зарю вобрал в себя!
      А солнце уже было высоко. Заря отгорела. Он вышел из леса и приближался к своему родному сказочному городу. У этого города было много имен: когда-то его называли Страной Детства, когда-то — Селением говорящих птиц и зверей. Важно было одно: это то, что возникло по Ее воле; это — Ее создание. Как он любит здесь каждую мелочь! Какое здесь все родное! Каждое окошко в разноцветных домиках, каждый ручной зверь, каждая птица. Каких только птиц здесь не было! Какие расцветки, какие голоса! А вот и гном, живущий в хрустальном гроте. Гном-предсказатель. Он всем предсказывал будущее и ему предсказал когда-то, что он, Том, будет светиться ярче, чем тот хрустальный грот. Ну вот и сбылось предсказание. Только... только почему же сам хрустальный грот как-то потускнел? Погас. Не светится... Странно. Он сейчас только заметил, что все потускнело. И даже маленькие золотые кони с золотой каретой, которые могли умчать в любую мечту и даже на воздух подняться, даже и они стоят понурые, никуда не рвутся, не зовут, — точно замерли. Что это? Почему птицы не поют? И почему Белая Лебедь, плывущая по озеру, поникла голо¬вой и опустила крылья? И - главное, где же, где же Она?! Девочка моя! Мой волшебный Цветок!
      — Ах, Том — сказала Белая Лебедь и посмотрела на него од¬ним бесконечно печальным глазом.
      — Ах, Том — сказал белый пушистый Медвежонок, про которого напрасно думали, что он игрушечный. Он был совершен¬но живой, и Тому даже иногда казалось, что и он что-то знает, по¬чти как Помпончик. Но он сказал только: «Ах, Том...» и больше ничего не сказал. У Тома перехватило дыхание.
      — Где Она?
      — Ах, Том! — только и повторил Медвежонок, и слезы закапали часто-часто из его глаз. — Ее нет. Ее не было уже тогда, в тот последний раз, когда ты приходил из леса. Только они так оглушили тебя, что ты не успел этого понять.
      — Что случилось? Говори!
      — Они пришли, вот те, слуги Правителя, схватили Ее и увели.
      — Этого не может быть! Она умела останавливать их на полуслове.
      — Да, конечно. Но они сказали, что если Она это сделает, Правитель тут же казнит всех своих слуг, а заодно всех нас. Нас просто не будет. Мы-то не умеем останавливать его на полуслове.
      — Но Она ведь всех защищала!
      — Она могла это до поры до времени. Она должна была на¬учить нас самих защищаться. Но Она не успела. А может, еще почему-то. Но только Она дала увести себя, чтобы были целы все мы.
      — Так где Она? У них в плену?
      — Нет. Говорят, Она ушла из их плена. Но и у нас не появилась. Она шагнула в Бездну.
      — Как это — шагнула в Бездну?
      — Ну, я не знаю как. Знаю только, что настала полная тьма, и Она шагнула в темноту. Нам показалось, что мы все сейчас утонем во тьме. Но это только на миг. А потом во тьме что-то засветилось. В самой глубине. Вроде маленькой звездочки. И все стало так, как раньше. Как будто бы ничего не случилось. Все на своих местах. Свету почти столько, сколько было. А Ее нет. — Мишка замолчал.

***

      Солнце уже давно зашло, и над городом горели звезды. Одно за другим гасли окошки в разноцветных домах. И вот уже ничего не стало видно... кроме огромного звездного неба над морем, у которого Том неизвестно как очутился. Было очень тихо и совершен¬но пустынно. Он стал всматриваться в какой-то провал между двумя дальними звездами. Чем глубже всматривался, тем темнее становилось. И вдруг — одна темнота. Стало даже все равно, закрыты или открыты глаза, — такая темнота. Но темнота звала.
      И он шагнул в темноту. Никакой опоры. Ничего под ногами. И ухватиться не за что. Бездна. Но... он держится... Держится! Не падает. Не погиб. Жив! И вдруг его охватило такое ликование, что он стал светиться сам изнутри, как звезда. В нем, из него рождались свет и звон. И где-то там, на далекой земле, тихий гном у костра расслышал звон со звезды и ответил ему:

Огромно небо! Человек так мал!
Между людьми — зияющий провал
Немого неба. И в другую грудь
Через все небо пролагают путь.

      Только теперь он понял эти слова до конца и вдруг увидел другую самосветящуюся звезду. Она была бесконечно далеко. Но что это значит — бесконечно далеко? Разве есть расстояния для света? Если протянуть луч, то он в мгновение ока пройдет путь, который тело проделывает всю жизнь. И снова ликование, превращающееся в долгий звон, и — ответ гнома с земли:

Как бы у Господа в руке
Висим на тонком волоске.
И он способен удержать
Земную ширь, морскую гладь,
Небес раскинутых простор
И тяжесть ледниковых гор.
Вот только б дух наш стихший мог
Сберечь тончайший волосок...

      Волосок, на котором все мы держимся. Только здесь, в бездне, он до конца понял, что значат эти слова. Все мы держимся на тонком волоске, проходящем через сердце. Все звезды, все души — на этом удивительном волоске, связывающем в одно всех и вся.
      И вдруг где-то вдали, в глубине, прорезался свет.
      Это было что-то невиданное, голубовато-розовое, прозрачное, совсем прозрачное. Легкое и твердое в одно и то же время. Светящаяся прозрачность. Ледяная, светящаяся пустыня, отражавшаяся в зеркалах, умноженная зеркалами. Бесконечно тихая.
      Внезапно он различил среди льдов высокую женскую фигуру, совершенно прозрачную, с серебряной короной на голове. Она протягивала ему не то руки, не то лучи. Он весь потянулся навстречу, но вдруг женщины в короне не стало видно. Что-то плотное и темное выросло между ним и ею. И раздался голос: «Ты победил. Ты сумел, как мы, Светоносные, шагнуть в бездну и держаться в ней, ты заслуживаешь награды. Здесь я ничего не могу дать тебе. Но здесь нельзя оставаться всегда. Ты придешь на землю, в мои владения, и я награжу тебя по-царски. Я разделю с тобой мои владения, ты будешь совладыкой света.»
      Том вздрогнул. Наконец он ясно видел того, кто до сих пор только ослеплял и оглушал его и никогда не являлся перед глаза¬ми. Но ни сверканий, ни грохота. Он здесь совсем не страшный. Было только досадно, что он закрыл собой прозрачную пустыню и светящуюся женщину.
      — Отойди, — тихо сказал Том.
      — Я предлагаю тебе быть таким же Владыкой света, как и я сам.
— Владыкой света? Но я не хочу владеть светом. Я хочу, чтобы свет владел мной.
      Тонкий тихий звон продлил эти слова, и в ответ раздался голос с земли:

Как упорна она, как давно
Мысль простейшая бьется во мне:
Я — никто. Я лишь только окно.
Я пробоина в плотной стене.

      — Никто? Никто? — повторил плотный и темный. — Неужели ты не хочешь быть самым первым? Самым главным? Неужели можно сказать о себе «Я — никто»?
      Том улыбнулся. — Это так просто!
      И его голос слился с голосом гнома:

С целым миром окончился спор.
Я — никто. Обо мне позабудь.
Я — лишь вход в бесконечный простор.
Только вход, только дверь, только путь.

      И — нет плотного и темного. Есть только огромная прозрачная пустыня и прозрачная женщина в серебряной короне, которая протягивает ему не то руки, не то лучи. Она заговорила, и голос ее был как хор серебряных колокольчиков. «Светоносный», — сказала она и ее губы дрогнули в улыбке. — «Он продолжает называть себя Светоносным, но ты видел, какой он темный. В нем уже нет Света. Он только крадет его и этим держится. С тех пор, как он украл Искру Божию и назвал ее своей, с тех самых пор я стою здесь и охраняю Источник Света. Я — Хранительница Источника, Королева Волшебных Зеркал, Хрустальная Владычица. В мое владение могут войти только прозрачные, только те, у которых нет ни-че-го...»
      И тут до Тома донеслись слова того последнего гнома у костра, которого он сначала даже не заметил:

Бог перед нами так же растворен.
Как этот побледневший небосклон.
Но чтоб меж нами стерлись все границы,
Нам надо точно так же раствориться,
Раскрыть всю душу и сойти на нет,
Чтобы от нас остался чистый свет.

      — Чтобы от нас остался чистый свет... — повторил шепотом Том. И услышал хрустально серебряный звон:
      — Входи!
      И он вошел в страну прозрачных, в средине которой был Источник Света.
      Вот где он встретился с Ней! Вот какое блаженство он смутно предчувствовал всю свою жизнь, но все же никогда, никогда не мог себе представить ясно... Он думал, что потонет в своих слезах, но они стекали прямо в Источник Света и так сверкали, что каждому, кто увидел бы это сверкание, стало ясно, что свет никогда, никогда кончиться не может, что тайна света гораздо глубже всех концов. Она бесконечна.
      — Том!
      — Ты!
      — Ну вот, ты можешь теперь все начинать сначала. — Это сказала Она. Она была рядом.
И больше ему ничего не надо было. Ни-че-го не хотелось. Только бы все было так, как сейчас...
      — Что ты, Том, — тихо сказала Она. — Ты забыл тех маленьких, ради которых я столько раз шагала в бездну. Ты ведь знаешь теперь, как это непросто. Они так ждут нас с тобой! Мы должны вместе выйти отсюда и шагнуть в полную тьму. И на этот раз не я, а ты скажешь: «Да будет Свет!»

***

И так оно и было. Это оказалось возможно. И — все началось сна-чала. Как засверкал хрустальный грот, точно нес отблески самого
Источника Света! А птицы! Как они запели — точно знали тайну бесконечности и открывали ее всем. Может быть, хоть кто-то услышит их так, чтобы не забывать никогда.
      А золотые кони ударяли копытами в землю, из-под копыт вылетали целые фейерверки огня, но ни в какую мечту они не уносились, потому что здесь было лучше.
      Белый пушистый Медвежонок был сейчас совершенно уверен, что детство никогда не кончится. Кое-кто говорил ему, что он неправ, но это не имело никакого значения.
      — Пусть твоя радость никогда не кончится, — сказал ему прозрачный Ангел. Он залетел в этот мир, но остался совершенно прозрачным, поэтому все смотрели сквозь него и его не замечали. Только иногда он вдруг как-то особенно светился и что-то говорил. Вот и сейчас сказал Медвежонку: — Пусть твоя радость никогда не кончится. Но она будет нелегкой радостью. Вам предстоит большая работа. Ведь надо растить Его — и Ангел показал на ясли, где лежал самый-самый маленький, только что родившийся.
      Да. И это бо-ольшущий труд! — сказала Она. — Но все равно—с новорожденной Радостью! С Рождеством! С Новым Годом!