...ах, сесть бы, сесть бы
на самый секретный поезд,
который идет в эту дивную, дикую даль,
в твое захолустное детство, где слово «совесть»
еще не означало «стыд» и « печаль»,
где клен татарский царствует вдоль забора,
и каблуки смолкают в глухой пыли,
и во дворе простая собачья ссора
событьем будет. Кажется, там, вдали,
когда взлетишь на полуживых качелях
и вдруг зависнешь в солнечной высоте –
сады увидишь пестрые, в птичьих трелях,
за ними лес и в синих зубчатых елях
грядущий вечер. Где же качели те.

Гудок, что стонет в сумерках над рекою,
рыбацких лодок россыпь на берегу.
Все это вместе, жалкое и родное,
к чему, увы, притронуться не могу –
иначе сразу жало вонзит под кожу,
пришьет почтовый адрес за воротник...

Воздушный шарик, на поплавок похожий,
к тому балкону мокрой щекой приник,
по льду и снегу тех бестолковых улиц
как на салазках, мчались мои стихи,
от кислых ягод вишни в том парке гнулись,
и помнишь, как хотелось купить духи
в галантерее, у продавщицы сонной -
какой-то «Воздух осени», три рубля...
...а осень настоящая пахла жженой
бумагой, и кострами цвела земля.

Татарский клен, дощатые тротуары,
сухой репей, раскосые фонари,
и бубен бедный маленького базара,
и луж замерзших белые волдыри,

и поезд дальний, тук-кракактук волшебный,
вот-вот на самый тайный прибудет путь,
окутан паром, точно спустился с неба
и светом, на который нельзя взглянуть.
...ах знать бы, знать бы
этой платформы номер,
забыв, что память шутит больней всего,
что звука нет другого в пространстве,
кроме
биенья сердца скорого твоего.