Психологическая культура

[Marisha]

[Pashak]

[nibel]

Мариша, я имела ввиду, что мне близко то, как Дамес понимает Библию. И вообще все, что написано в ее постах о Вере, я могла бы повторить почти дословно от себя.
Мариша, к сожалению, я не являюсь примерной христианкой, видно моя душа до этого не дозрела. Я для себя разделяю понятие религия и Вера. Наверное, это неправильно. Но вот пока так. Я плохо знаю все, что связано с церковными нормами и обрядами. Но в церковь хожу довольно часто. Молюсь как умею. Из молитв знаю только "Отче наш" и то на современном языке. Да, заповеди стараюсь помнить и не нарушать, впрочем все они очень перекликаются с общечеловеческими нормами жития.
Могу сказать еще вот что: меня отталкивают люди, фанатично и навязчиво, я бы сказала даже агрессивно навязывающие Бога другим. На мой взгляд, Вера - это очень интимно для человека. И все эти тетки, ходящие толпами по улицам и сующие прохожим свои книжки, у меня не вызывают симпатии. На все их вопросы я отвечаю: "у меня свои отношения с Богом", поворачиваюсь и ухожу. Не знаю, насколько это правильно, если смотреть оттуда, сверху, но вот это так.
Я по жизни очень долго старалась разобраться в себе, от природы я человек совестливый (может это нескромно, но это так), я очень страдала от противоречий своей личности, во мне живет столько диаметрально противоположных качеств, плюс очень неустойчивый склад психики. Мне было очень трудно жить самой с собой, не говоря уж о моих близких. Я читала много разных умных книг, я пыталась меняться, но мира в душе никак не наступало. Мне очень трудно было прийти к Вере, потому что я боялась быть перед Богом неискренней, сказав "Верю" - вот такой парадокс. Это был почти край.... И только когда я перестала все пропускать через мозг (а склад ума у меня достаточно аналитический, я долгое время проработала инженером-релейщиком), а просто тупо читала и читала Библию, а потом рыдала, читая притчи, что-то стало меняться внутри меня.
Простите, может слишком откровенно. Может не стоило так обнажаться. Но мне очень хотелось, чтобы именно Вы, меня поняли. Не знаю, удалось ли мне ответить на Ваш вопрос.

[Marisha]

[Marisha]

nibel, я поняла Вас, спасибо большое. И Вам удалось ответить на мой вопрос.
Я знаю, что вера - это очень интимно.
Поэтому вдвойне признательна Вам за откровенность.

Вы знаете, я долго думала, прежде чем завести эту тему. Как раз потому, что она очень неоднозначная, она касается очень тонких моментов....
Я очень боялась, что начнутся какие-то распри и попытки фанатично навязать свое мнение другим... На первых страницах, я готова была ее прикрыть из-за любого чиха...

Но... Я совершенно не ожидала, что люди поделятся со мной таким количеством тепла... Таким количеством откровений... Таким количеством мудрых мыслей...

Теперь я думаю: "Слава Богу, что я ее, эту тему, все-таки завела!"

Спасибо Вам еще раз огромное, что поделились...
Пусть Бог Вас благословит...
_________________
Всё, что я пишу - IMHO!
Я не пытаюсь никого склонить к своей точке зрения. Я её просто высказываю.
У меня нет никакого желания кого-либо обидеть или задеть. Если это случайно произошло, приношу свои извинения!

[nibel]

Спасибо, Мариша.

[Dames]

[nibel]

Дамес, ))). Спасибо за предупреждение, но ортодоксальность в чем-либо это не мое. Я теперь уже никогда не говорю "никогда". Потому что я не знаю, какая я буду завтра.

[Анеле]

Девушки, я тоже считаю, что вера - это очень интимное, сокровенное, о котором не орут, а просто живут, проживают каждый миг своей жизни. Я тоже решила сказать о своем. Я тоже далеко не ортодокс, но это этого не зависит устойчивость моей веры. Как у Зои Ященко "У меня на ладошке лежит кофейное зернышко, в нем спрятана вся вселенная, и это зернышко у меня никто не сможет отнять". Вера это состояние души, внутрення уверенность, не нуждающаяся в подтверждениях, можно двадцать лет ходить в храм и бить лбом об пол, а с душой ничего происходить не будет, ведь ритуалы -это вспомогательные инструменты, а основа - намерение жить и "внимать себе". Мария Египетская в своей жизни причастилась всего два раза. Сегодня настолько все искажено, что какие-либо дискусы просто бесполезны. Главное, чтобы было "то зернышко", для меня главное.
А напоследок, мне захотелось здесь разместить отрывок из Льва Толстого "Три страца", притча:
Плыл на корабле архиерей из Архангельска-города в Соловецкие. На том же корабле плыли богомольцы к угодникам. Ветер был попутный, погода ясная, не качало. Богомольцы — которые лежали, которые закусывали, которые сидели кучками — беседовали друг с дружкой. Вышел и архиерей на палубу, стал ходить взад и вперед по мосту. Подошел архиерей к носу, видит, собралась кучка народа. Мужичок показывает что-то рукой в море и говорит, а народ слушает. Остановился архиерей, посмотрел, куда показывал мужичок: ничего не видно, только море на солнце блестит. Подошел поближе архиерей, стал прислушиваться. Увидал архиерея мужичок, снял шапку и замолчал. Увидал и народ архиерея, тоже сняли шапки, почтенье сделали.. — Не стесняйтесь, братцы,— сказал архиерей. — Я тоже послушать подошел, что ты, добрый человек, рассказываешь. — Да вот про старцев нам рыбачок рассказывал,— сказал один купец посмелее. — Что про старцев? — спросил архиерей, подошел к борту и присел на ящик. — Расскажи и мне, я послушаю. Что ты показывал? — Да вот островок маячит,— сказал мужичок и показал вперед в правую сторону. — На этом самом островке и старцы живут, спасаются. — Где же островок? — спросил архиерей. — Вот по руке-то моей извольте смотреть. Вон облачко, так полевее его вниз, как полоска, виднеется.

342

Смотрел, смотрел архиерей, рябит вода на солнце, и не видать ему ничего без привычки. — Не вижу,— говорит. — Так какие же тут старцы на острове живут? — Божьи люди,— ответил крестьянин. — Давно уж я слыхал про них, да не доводилось видеть, а вот запрошлым летом сам видел. И стал опять рассказывать рыбак, как ездил он за рыбой, и как прибило его к острову к этому, и сам не знал, где он. Поутру пошел ходить и набрел на земляночку и увидал у земляночки одного старца, а потом вышли и еще два; покормили и обсушили его и помогли лодку починить. — Какие же они из себя? — спросил архиерей. — Один махонький, сгорбленный, совсем древний, в ряске старенькой, должно, годов больше ста, седина в бороде уж зеленеть стала, а сам все улыбается и светлый, как ангел небесный. Другой ростом повыше, тоже стар, в кафтане рваном, борода широкая, седая с желтизной, а человек сильный: лодку мою перевернул, как ушат, не успел я и подсобить ему,— тоже радостный. А третий высокий, борода длинная до колен и белая как лунь, а сам сумрачный, брови на глаза висят, и нагой весь, только рогожкой опоясан. — Что ж они говорили с тобой? — спросил архиерей. — Все больше молча делали, и друг с дружкой мало говорят. А взглянет один, а другой уж понимает. Стал я высокого спрашивать, давно ли они живут тут. Нахмурился он, что-то заговорил, рассердился точно, да древний маленький сейчас его за руку взял, улыбнулся,— и затих большой. Только сказал древний «помилуй нас» и улыбнулся. Пока говорил крестьянин, корабль еще ближе подошел к островам. — Вот теперь вовсе видно стало,— сказал купец. — Вот извольте посмотреть, ваше преосвященство,— сказал он, показывая. Архиерей стал смотреть. И точно, увидал черную полоску — островок. Посмотрел, посмотрел архиерей и пошел прочь от носу к корме, подошел к кормчему. — Какой это островок,— говорит,— тут виднеется? — А так, безыменный. Их много тут. — Что, правда,— говорят,— тут старцы спасаются?

343

— Говорят, ваше преосвященство, да не знаю, правда ли. Рыбаки,— говорят,—видали. Да тоже, бывает, и зря болтают. — Я желаю пристать к острову— повидать старцев,— сказал архиерей. — Как это сделать? — Кораблем подойти нельзя,— сказал кормчий. — На лодке можно, да надо старшо́го спросить. Вызвали старшо́го. — Хотелось бы мне посмотреть этих старцев,— сказал архиерей. — Нельзя ли свезти меня? Стал старшо́й отговаривать. — Можно-то можно, да много времени проведем, и, осмелюсь доложить вашему преосвященству, не стоит смотреть на них. Слыхал я от людей, что совсем глупые старики эти живут, ничего не понимают и ничего и говорить не могут, как рыбы какие морские. — Я желаю,— сказал архиерей. — Я заплачу за труды, свезите меня. Нечего делать, распорядились корабельщики, переладили паруса. Повернул кормчий корабль, поплыли к острову. Вынесли архиерею стул на нос. Сел он и смотрит. И народ весь собрался к носу, все на островок глядят. И у кого глаза повострее, уж видят камни на острове и землянку показывают. А один уж и трех старцев разглядел. Вынес старшой трубу, посмотрел в нее, подал архиерею. «Точно,— говорит,— вот на берегу, поправей камня большого, три человека стоят». Посмотрел архиерей в трубу, навел куда надо; точно, стоят трое: один высокий, другой пониже, а третий вовсе маленький; стоят на берегу, за руки держатся. Подошел старшой к архиерею. — Здесь, ваше преосвященство, остановиться кораблю надо. Если уж угодно, так отсюда на лодке вы извольте съездить, а мы тут на якорях постоим. Сейчас распустили тросо, кинули якорь, спустили парус — дернуло, зашаталось судно. Спустили лодку, соскочили гребцы, и стал спускаться архиерей по лесенке. Спустился архиерей, сел на лавочку в лодке, ударили гребцы в весла, поплыли к острову. Подплыли как камень кинуть; видят — стоят три старца: высокий — нагой, рогожкой опоясан, пониже — в кафтане рваном, и древненький сгорбленный — в ряске старенькой; стоят все трое, за руки держатся.

344

Причалили гребцы к берегу, зацепились багром. Вышел архиерей. Поклонились ему старцы, благословил он их, поклонились они ему еще ниже. И начал им говорить архиерей. — Слышал я,— говорит,— что вы здесь, старцы божии, спасаетесь, за людей Христу-богу молитесь, а я здесь, по милости божьей, недостойный раб Христов, его паству пасти призван; так хотел и вас, рабов божиих, повидать и вам, если могу, поучение подать. Молчат старцы, улыбаются, друг на дружку поглядывают. — Скажите мне, как вы спасаетесь и как богу служите,— сказал архиерей. Воздохнул средний старец и посмотрел на старшего, на древнего; нахмурился высокий старец и посмотрел на старшего, на древнего. И улыбнулся старший, древний старец и сказал: «Не умеем мы, раб божий, служить богу, только себе служим, себя кормим». — Как же вы богу молитесь? — спросил архиерей. И древний старец сказал: «Молимся мы так: трое вас, трое нас, помилуй нас». И как только сказал это древний старец, подняли все три старца глаза к небу и все трое сказали: «Трое вас, трое нас, помилуй нас!» Усмехнулся архиерей и сказал: — Это вы про святую троицу слышали, да не так вы молитесь. Полюбил я вас, старцы божий, вижу, что хотите вы угодить богу, да не знаете, как служить ему. Не так надо молиться, а слушайте меня, я научу. Не от себя буду учить вас, а из божьего писания научу тому, как бог повелел всем людям молиться ему. И начал архиерей толковать старцам, как бог открыл себя людям: растолковал им про бога отца, бога сына и бога духа святого и сказал: — Бог сын сошел на землю людей спасти и так научил всех молиться. Слушайте и повторяйте за мной. И стал архиерей говорить: «Отче наш». И повторил один старец: «Отче наш», повторил и другой: «Отче наш», повторил и третий: «Отче наш». — «Иже еси на небесех». Повторили и старцы: «Иже еси на небесех». Да запутался в словах средний старец, не так сказал; не выговорил и высокий, нагой старец: ему усы рот заросли —

345

не мог чисто выговорить; невнятно прошамкал и древний беззубый старец. Повторил еще раз архиерей, повторили еще раз старцы. И присел на камушек архиерей, и стали около него старцы, и смотрели ему в рот, и твердили за ним, пока он говорил им. И весь день до вечера протрудился с ними архиерей; и десять, и двадцать, и сто раз повторял одно слово, и старцы твердили за ним. И путались они, и поправлял он их, и заставлял повторять сначала. И не оставил архиерей старцев, пока не научил их всей молитве господней. Прочли они ее за ним и прочли сами. Прежде всех понял средний старец и сам повторил ее всю. И велел ему архиерей еще и еще раз сказать ее, и еще повторить, и другие прочли всю молитву. Уж смеркаться стало, и месяц из моря всходить стал, когда поднялся архиерей ехать на корабль. Простился архиерей с старцами, поклонились они ему все в ноги. Поднял он их и облобызал каждого, велел им молиться, как он научил их, и сел в лодку и поплыл к кораблю. И плыл к кораблю архиерей, и все слышал, как старцы в три голоса громко твердили молитву господню. Стали подплывать к кораблю, не слышно уж стало голоса старцев, но только видно было при месяце: стоят на берегу, на том же месте, три старца — один поменьше всех посередине, а высокий с правой, а средний с левой стороны. Подъехал архиерей к кораблю, взошел на палубу, вынули якорь, подняли паруса, надуло их ветром, сдвинуло корабль, и поплыли дальше. Прошел архиерей на корму и сел там и все смотрел на островок. Сначала видны были старцы, потом скрылись из вида, виднелся только островок, потом и островок скрылся, одно море играло на месячном свете. Улеглись богомольцы спать, и затихло все на палубе. Но не хотелось спать архиерею, сидел он один на корме, глядел на море, туда, где скрылся островок, и думал о добрых старцах. Думал о том, как радовались они тому, что научились молитве, и благодарил бога за то, что привел он его помочь божьим старцам, научить их слову божию. Сидит так архиерей, думает, глядит в море, в ту сторону, где островок скрылся. И рябит у него в глазах — то тут, то там свет по волнам заиграет. Вдруг видит, блестит и белеется что-то в столбе месячном; птица ли,

346

чайка или парусок на лодке белеется. Пригляделся архиерей. «Лодка,— думает,—на парусе за нами бежит. Да скоро уж очень нас догоняет. То далеко, далеко было, а вот уж и вовсе виднеется близко. И лодка не лодка, на парус не похоже. А бежит что-то за нами и нас догоняет». И не может разобрать архиерей, что такое: лодка не лодка, птица не птица, рыба не рыба. На человека похоже, да велико очень, да нельзя человеку середь моря быть. Поднялся архиерей, подошел к кормчему: — Погляди,— говорит,— что это? — Что это, братец? Что это? — спрашивает архиерей, а уж сам видит — бегут по морю старцы, белеют и блестят их седые бороды, и, как к стоячему, к кораблю приближаются. Оглянулся кормчий, ужаснулся, бросил руль и закричал громким голосом: — Господи! Старцы за нами по морю, как по суху, бегут! — Услыхал народ, поднялся, бросились все к корме. Все видят: бегут старцы, рука с рукой держатся —крайние руками машут, остановиться велят. Все три по воде, как по суху, бегут и ног не передвигают. Не успели судна остановить, как поравнялись старцы с кораблем, подошли под самый борт, подняли головы и заговорили в один голос: — Забыли, раб божий, забыли твое ученье! Пока твердили — помнили, перестали на час твердить, одно слово выскочило — забыли, все рассыпалось. Ничего не помним, научи опять. Перекрестился архиерей, перегнулся к старцам и сказал: — Доходна до бога и ваша молитва, старцы божий. Не мне вас учить. Молитесь за нас, грешных! И поклонился архиерей в ноги старцам. И остановились старцы, повернулись и пошли назад по морю. И до утра видно было сиянье с той стороны, куда ушли старцы.

[Marisha]

[nibel]

[Marisha]

[Маранта]

--

[Acqua]