Сквозняк

фрагменты неоконченного романа

Молодой герой чем-то напоминает автора в студенческой юности. Герой старший – личность таинственная… Есть смысл читать эти страницы как главы учебника.

1. Инфекция обыкновенности

Тропинки к Тебе начинаются всюду, концов не имеют. Смертному в джунглях земных суждено заблудиться. Ищут Тебя молодые, ответствуют старцы, будто нашли, а в душе безнадежность.

Видишь Ты каждого путь. Знаешь заранее, кто забредет на болото, кто в ледяную пустыню; кто, обезумев в тоске, брата убьет или себя уничтожит. Больно Тебе наблюдать, как рожденные радостью обращаются в скучных чудовищ. Страшно смотреть, что творят они с вечной любовью, которою созданы. Ложь производят из веры, насилие из свободы. Племя самоубийц!

Ищешь Ты, в чем ошибка. Просишь снова и снова: ищи...

(Из записей Бориса Калгана)

КУИНБУС ФЛЕСТРИН

- Мир не тесен - дорожки узкие, вот и встретились. Коллеги, значит. На третьем? Придешь ко мне практикантом. Гаудеамус!...

Психиатр из нашего мединститута.

Вот уж не помышлял о таком знакомстве, да еще в питейном заведении...

- Мечтал хирургом, да куда однолапому. Пришлось - где языком. Ну, химия... Зато клиника наша всюду. И здесь лечатся, кто как понимает. Вон тот приятель, слева, с подбитым носом, видишь? Из депрессии вылазит посредством белой горячки. Через месячишко пожалует ко мне в буйное.

"Куинбус Флестрин, - чуть не вслух вспомнилось из любимого "Гулливера". - Куинбус Флестрин, Человек-Гора".

- Там буду в халате, "вы" и "Борис Петрович Калган". Здесь - "ты" и "Боб", покороче.

- У нас во дворе кричали: как дам по калгану!

- Во-во, голова, как котелок, голая - вот такая. А еще цветок, корень вроде жень-шеня, ото всех хворей. Батя, сапожник рязанский, болтал, поддамши, будто предки наши калгановый секрет знали, знахарствовали. А бокс ты вовремя бросил - мозги нокаутами не вставишь...

Как он узнал, что я занимался боксом?..

Правая рука этого громадного человека была ампутирована целиком, левая нога - от колена. Протез. Костыль. На лысом черепе глубокие вмятины, вместо правого глаза - шрам. Голос низкий, золотистого тембра.

Через несколько секунд я перестал замечать, что у него один глаз. Выпуклый, то серо-сиреневый, то карминно-оранжевый, глаз этот был чрезвычайно подвижен; не помню, чтобы хоть одно выражение повторилось. В пространстве вокруг лучился мощный и ровный жар, будто топилась невидимая печь, и столь явственно ощущалось, что серьезность и юмор не разграничиваются, что хотелось наглеть и говорить, и говорить...

- Обаяние, - предупредил он, стрельнув глазом в рюмку. - Не поддавайся. А ты зачем сюда, а, коллега? Я тебя приметил. Зачем?..

- Ну... Затем же, зачем и...

- Я? Не угадал. Научная, брат, работа. По совместительству. Сегодня, кстати, дата одна... Это только глухим кажется, что за одним все сюда ходят. Этот, сзади, не оглядывайся - завсегдатай. Знаешь, какой поэт!.. Помолчи, вслушайся... Голос выше других...

Действительно, над пьяным галдежом взлетали, как ласточки, теноровые рулады, полоскались где-то у потолка, вязли в сизой какофонии: "...тут еще Семипядьев повадился. Художник, он всегда ко мне ходит. Ну знаешь, во-во, распятия и сперматозоиды на каждой картинке. Да видал я их выставки, подтереться нечем. Слушай, говорю, Семипядьев, поедем вместе в сожаление, ночной курорт на полпути в одно мое стихотворение, не помню, господи прости... Не одобряю, когда при мне ходят в обнимку со своей исключительностью, сам исключительностью обладаю, другим не советую. Опять сперматозоидов своих притащил. А я ему, как всегда: а пошел ты, говорю, как всегда, на улицу. Мне, говорю, на твой сексреализм... Ты послушай, говорю. Резво, лазорево, розово резали зеркало озера весла, плескаясь в блеске. Руны, буруны, бурлески... Убери от меня свою исключительность, я свою-то не знаю куда девать. Он - как это, как это? Ты что ж, Мася, лажаешь гения, история не простит. А я ему: а пошел, говорю, пошел, пошел со своей гениальностью, история говорю, и не такое прощала..."

- Слыхал? Экспромтами сыплет. И все врет, не ходит к нему никто. А ты фортепиано не забывай, а то пропадешь...

А это откуда знает?

- Борис Петрович...

- Здесь Боб.

- Боб... Если честно, Боб. Если честно. Мне не совсем понятно. Я понимаю, есть многое на свете, друг Горацио...

- Не допивай. Оставь это дело.

- С-слушаюсь. Повинуюсь. Но если честно, Боб... Я могу, Боб. Я могу. Силу воли имею. Гипнозу не поддаюсь. Могу сам...

- Эк куда, эрудит. Сказал бы лучше, что живешь в коммуналочке, отца слабо помнишь.

- Точно так, ваше благородие, у меня это на морде написано, п-психиатр видит насквозь... Но если честно, Боб, если честно... Я вас - с первого взгляда... Дорогой Фуинбус Клестринович. Извини, отец, но если честно...

- Ну, марш домой. Хватит. Таких, как ты...

Вдруг посерел. Пошатнулся.

- Доведи, - ткнул в бок кто-то опытный. - Отрубается.

...Полутьма переулка, первый этаж некоего клоповника.

Перевалившись через порог, он сразу потвердел, нашарил лампу, зажег, каким-то образом оказался без протеза и рухнул на пол возле диванчика. Костыль прильнул сбоку.

Я опустился на колено. Не сдвинуть.

- Оставь меня так. Все в порядке. Любуя книгу в любое время. Потом следующую.

Выпорхнуло седоватое облачко. Глаз закрылся.

Светильник с зеленым абажуром на самодельном столике, заваленном книгами; свет не яркий, но позволяющий оглядеться. Книги, сплошные книги, ничего, кроме книг: хребты, отроги, утесы на голом полу, острова, облака, уже где-то под потолком. Купол лба, мерно вздымающийся на всплывах дыхания. Что-то еще кроме книг... Старенькая стремянка. Телевизор первого выпуска с запыленной линзой. Двухпудовая гиря. МЕТРОНОМ.

Мстительная физиология напомнила о себе сразу с двух сторон. В одном из межкнижных фьордов обнаружил проход в кухоньку.

На обратном пути произвел обвал: обрушилась скала фолиантов, завалила проход. Защекотало в носу, посыпалось что-то дальше, застучал метроном.

"Теория вероятностей"... Какой-то арабский, что ли, - трактат? - знаковая ткань, змеисто-летучая, гипнотизирующая... (Потом выяснил: Авиценна. "Трактат о любви".) "Теория излучений". Да-да... И он, который в отключке там, все это... На всех языках?..

У диванчика обнаружил последние лавины; новый полуостров. Листанул - ноты: "Весна священная" Стравинского, Бах, Моцарт...

...А это что такое, в сторонке, серенькое? Поглядим.

"Здоровье и красота для всех. Система самоконтроля и совершенного физического развития доктора Мюллера".

С катинками, любопытно? Ух ты, какие трицепсы у мужика! А я спорт забросил совсем. Вот что почитать надо.

Подошел на цыпочках.

- Борис Петрович... Боб... Я пошел... Я приду, Боб.

Два больших профиля на полу: изуродованный и безмятежный, светящийся - раздвинулись и слились.

...Утром под мелодию “Я люблю тебя, жизнь” отправляюсь на экзамен по патанатомии. Лихорадочно дописываю и рассовываю шпаргалки некоторая оснащенность не повредит... Шнурок на ботинке на три узла, была-а-а бы только тройка... Полотенце на пять узлов, это программа максимум... Ножницы на пол, чайную ложку под книжный шкаф, в карман два окурка, огрызок яблока, таблетку элениума, три раза через левое плечо, ну и все, мам, я бегу, пока, ни пуха ни пера, к черту, по деревяшке, бешеный бег по улице, головокружительные антраша выскакивающих отовсюду котов...

ВОЗВРАТ УДИВЛЕНИЯ

...Как же, как же это узнать... откуда я, кто я, где нахожусь, куда дальше, что дальше, зачем... зачем...: нет, нет, не выныривать, продолжать колыхаться в тепловатой водице... света не нужно... я давно уже здесь, и что за проблема, меня просто нет, я не хочу быть, не хочу, не надо, не надо меня мять, зачем вам несущественно - ПРИДЕТСЯ СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ - застучал метроном...

Я проснулся, не открывая еще глаз, исподтишка вслушался. Нет, не будильник, с этим старым идиотом я свел счеты два сна назад, он умолк навеки, а стучит метроном в темпе модерато, стучит именно так, как стучал... Где? Кто же это произнес надо мной такую неудобную фразу... Что создать?.. А, вот что было: я валялся на морском дне, в неглубокой бухте, вокруг меня шныряли рыбешки, копошились рачки, каракатицы, колыхались медузы, я был перезрелым утопленником, и это меня устраивало; а потом этот громадный седой Глаз... Метроном все еще стучит, - стало быть, я еще не проснулся, этот тот самый дурацкий последний сон, в котором тебя то ли будят в несчетный раз, то ли опять рожают, и можно дальше - ПРИДЕТСЯ СОЗДАТЬ НАСИЛИЕ - метроном смолк. Что за черт, захрипел будильник. Проснулся. Вот подлость всегда с этими снами: выдается под занавес что-то страшно важное - не успеваешь схватить...

Вставать, увы, пересдавать проклятую патанатомию.

О благодарности

(...) Не все сразу, мой мальчик, ты не готов еще, нечем видеть.

Иногда кажется, что у тебя вовсе нет кожи. Ты уже почти алкоголик... Болезнь выглядит как инфекция обыкновенности, пошлость, но язва глубже. (...)

(Из записей Бориса Калгана)

КОСМИЧЕСКОЕ НЕУДОБСТВО

- Винегрет в голове, бессмыслица. Не учеба, а мертвечина. Ну зачем, зачем, например, все эти мелкие кости стопы?.. - (Я осекся, но глаз Боба одобрительно потеплел.) На пятке засыпался, представляешь? Все эти бороздки, бугорки, связки и все по-латыни!. Я бы стал педиатром или нейрохирургом, а ортопедом не буду. За одно медбратское дежурство узнал больше, чем за весь курс. А еще эта политэкономия, а еще...

- Выкладывай, выкладывай, протестант.

- Девяносто девять процентов ненужного! Стрелять надо за такое образование!..

- Подтверждаю. Шибильный кризис.

- Чего-чего?..

- Я говорю: каким чудом еще появляются индивидуумы, что-то знающие и умеющие?.. Извини, антракт.

(Проплыл сквозь книжный архипелаг туда и обратно.)

- Вон сколько насобирал консервов. - (Глаз совершенно желтый, бешено запрыгал с книги на книгу.) - Иногда думаю: а что, если это финальный матч на первенство Вселенной между командой ангелов и бандой чертей?.. А может быть, хроника маленького космического сумасшедшего дома?.. Как еще можно понять судьбу нашей планетки? Почти все неупотребительно, почти все лишено ДЛЯ ТЕБЯ смысла. А я здесь живу, как видишь... И для меня это храм, хоть и знаю, что все это понатворили такие же олухи, как и я. Все, что ты видишь здесь, на всех языках - люди, всего-навсего смертные, надеющиеся, что их кто-нибудь оживит.

(Длительное молчание.)

- Вот о чем посчастливилось догадаться... Если только находишь ЛИЧНЫЙ ПОДХОД, смысл открывается, понимаешь?.. Способ вживания. Меня это спасло...

Закрыл глаз. Я понял, что он имеет в виду войну, о которой не говорил со мной никогда; но смысл всего сказанного оставался темным.

- Пока не хватало кое-каких документов, пришлось наняться сменным уборщиком в общественный туалет. Одновременно учился. Мозги были еще не совсем на месте. Пришиб сгоряча одного, который писал на стене свои позывные. Мне этот фольклор... Отскребать приходилось... Тебе интересно узнать, как я выучил анатомию?

- Как?

- Вошел в образ карикатурного боженьки. Тот - настоящий, там - знаю, такую игру любит... Так вот, просыпаюсь, значит, однажды на облачке, блаженно потягиваюсь. Чувствую - что-то не то, дискомфорт. Вспоминаю: кого-то у меня не хватает на одном дальнем шарике... Но вот на каком и кого - вспомнить, хоть убей, не могу. Повелеваю Гавриилу-Архангелу: труби срочно, созывай совет ангелов. Затрубил Гаврила. Не прошло и ста тысяч лет, как собрались.

Предстаю во всемогуществе, молнией потрясаю. - “Кого у нас не хватает на шарике... Этом, как его...” - “На З-земле...” - подсказывает змеиный голосок. - “Цыц! Кто мешает думать? На Земле моей голубой, спрашиваю, кого не хватает?” - “Всех хватает, Отче святый! Все прекрасно и благолепно! Солнышко светит, цветочки благоухают, зверюшки резвятся, птички поют - вечная тебе слава”. - “Вы мне мозги не пудрите, овечки крылатые, а то всех к чертовой бабушке... Кого еще, спрашиваю, недосотворили? Отчетную ведомость!”

Тут один, с крылышками потемней, низко кланяется, кисленько ухмыляется. - “Человека собирался ты сотворить, Боже, на планете Земля, из обезьяны одной недоделанной, по своему образу и подобию. Но я лично не советовал бы”. - “Что-о?! Мой образ и подобие тебя не устраивают?..” - “Не то я хотел сказать, Святый Отче, наоборот. Образ твой и подобие хороши до непостижимости, а вот обезьяна - материал неподходящий”. - “Ка-а-ак!!! Обезьяна, лично мной сотворенная и подписанная - не подходящая?! Я, значит, по-твоему, халтурщик?! Лишаю слова, молчать, а то молнией промеж рог. Развели демагогию... Пасть всем ниц, слушать мою команду. Да будет на Земле - Человек! А тебя, Сатана, в наказание за богохульство назначаю научным руководителем. Сам наберешь сотрудников. Даю вашей шарашке на это дело два с половиной миллиона лет. После чего представить на мое высочайшее рассмотрение. Совет объявляю закрытым. Труби, Гаврила!”

Просыпаюсь снова от какого-то космического неудобства. Смотрю - под облачную перину подсунута книга толстая, “Анатомия человека”. На обложке отпечаток копыта. Понятно, проект готов. Что ж, поглядим, насколько этот рогатый скот исказил мой вдохновенный замысел. Ну вот, первый ляп: хвост приделать забыл. Важнейшая часть тела, выражающая благоговение. У псов есть, у мартышек есть, а у человека, долженствующего меня славить... Ладно, черт с ним. Ну вот это, пожалуй, еще сойдет, передние лапы, в принципе, такие же, как у макаки, я это уже подписывал. Проверить, не напортачили ли с запястьем, а то будет потом жаловаться, что на четвереньках ходить удобнее. А почему так ограничена подвижность пальцев ноги? Халтурщики!.. Вены прямой кишки при напряжениях будут выпадать - черт с ним, перебьется, да будет у каждого пятого геморрой. А это что за довесок? В моем образе и подобии этого нет. Однако же у макаки... Вот и мозги, уйма лишних, с ума сойти можно. Сколько извилин, зачем? Чтобы во мне сомневался? Добро ж, пускай сходит с ума. Этот височный завиток, похожий на морского конька, да будет горнилом галлюцинаций, да будет каждый шестой психопатом, каждый десятый шизиком, каждый второй невротиком, алкашей по надобности...

Маленькое резюме: анатомии нет, есть человек. А у человека - например, кости стопы...

Схватил свой протез и, яростно уставившись на него, произнес как заклинания полтора десятка латинских названий.