Психологическая культура

[август14]

[kosmopolit]

ШЕКСПИРОВСКОЕ

Россия, предпасхальная неделя, прогретые апрельские дворы. Сегодня, двадцать третьего апреля, — четыре века ровно с той поры, как Шакспер* (как бы там его ни звали) покинул мир (а может быть, и нет), увязнувший в пороке и развале (смотрите шестьдесят шестой сонет).

Четыре века Гамлет, бледный воин, стремится побороть всесильный рок — и все еще партером не усвоен его открытый, так сказать, урок. Все не запомнит наше поголовье, холодного пространства посреди, что если ты живешь в Средневековье — себя ты соответственно веди! Без этих рефлексий-самоироний, что разводил Офелии жених, — глядишь, еще не умер бы Полоний, и дочь его осталась бы в живых, и дважды овдовевшая Гертруда простила бы сынка за простоту, избавилась от тягостного блуда и не барахталась в гнилом поту**; не говоря о бешеном Лаэрте, испившем чашу ужаса до дна... В сюжете, где кругом сплошные смерти, могла бы прогреметь всего одна. Нормальный рыцарь, действуя по правде, сказал бы дяде: сдохни, обормот! Единственным убитым был бы Клавдий. Народ бы понял. Он всегда поймет, тем более что Гамлет популярен, и жест героя был бы оценен (а если б разложилось в пополаме, то можно датский выдумать ВЦИОМ). Кратчайший путь всегда бывает верным, мы знаем, сколько горя от ума, и сам же Розенкранцу с Гильденстерном ты говорил, что Дания — тюрьма, зато уж в ней стабильность и единство, и каждый благодатью осенен; и если уж ты в Дании родился и Господом засунут в Эльсинор, то ты и действуй, падла, как датчанин, на радость окружающих датчан! Пускай гуляют призраки ночами — но днем они, как правило, молчат. Но бледный принц, эпохи перепутав, поддался мысли — главному греху, — а в результате видим кучу трупов, и сам он в этой куче наверху. Несчастный зритель! Ты не веришь притчам, в которых связь времен обнажена, и если ты не хочешь быть типичным, то будет типа дальше тишина. Но пятый век подряд, себе на горе, ты тупо забываешь об одном: ты хочешь быть хорошим в Эльсиноре! А в Эльсоноре надо быть... молчу.

Вот, например, Памфилова решила в шестнадцатом возглавить избирком, не чувствуя, что данная машина не может прямо ехать ни при ком. Вот Кудрин, верный внук Адаму Смиту, не думая о жребии ином, решил вернуться в Клавдиеву свиту — он будет там глубокий эконом! И главное — уже сама Гертруда, занявшая седьмую часть земли, не хочет выбираться из-под спуда, куда ее надежно завели; она уже поверила, Гертруда, сползая в тяжкий, гнилостный покой, что если Клавдий сдвинется отсюда — не будет и Гертруды никакой! Здесь нужно поведение земное, холодное, для аппаратных битв; ты, если хочешь выжить в Эльсиноре, не спрашивай про быть или не быть, о гуманизме пафосном забредив. Тут надо бить — соседей и сынов. Тут будь хотя бы Озрик, как Медведев, а лучше Розенкранц, как Иванов, и будешь для народа лучшим другом, заслоном всякой пакостной весне... А если ты талантлив, как Ролдугин, — играй! Не «Мышеловку», а Массне.

Тогда-то ты, скажу тебе без лести, окажешься удачлив и неглуп, и будет складно в датском королевстве...

Пока не скажут «Унесите труп»***.

* Так транскрибируют его имя противники стратфордианцев.
** «В гнилом поту засаленной постели» (III, 4).
*** V,
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[Велимир]

Здравствуйте, kosmopolit.

Что-то в последнее время я стал разочаровываться в Быкове (хотя и продолжаю слушать его). .

Слишком гладко говорит. "Знает всё" ; на любые вопросы, в том числе, и "о жизни", отвечает сразу, бойко и без запинки.
... Интересно, - а думать-то когда успевает ?? )) ... Или шпарит, как по заготовленному?

[kosmopolit]

[Зимородок]

[Велимир]

[kosmopolit]

[Велимир]

[kosmopolit]

[kosmopolit]

*****
Хотя за гробом нету ничего,
Мир без меня я видел, и его
Представить проще мне, чем мир со мною:
Зачем я тут - не знаю и сейчас.

А чтобы погрузиться в мир без нас,
Довольно встречи с первою женою
Или с любой, с кем мы делили кров,
На счет лупили дачных комаров,

В осенней Ялте лето догоняли,
Глотали незаслуженный упрек,
Бродили вдоль, лежали поперек
И разбежались по диагонали.

Все изменилось, вплоть до цвета глаз.
Какой-то муж, ничем не хуже нас,
И все, что полагается при муже,
Привычка, тапки, тачка, огород,

Сначала дочь, потом наоборот,
А если мужа нет, так даже хуже.
На той стене теперь висит Мане.
Вот этой чашки не было при мне.

Из этой вазы я вкушал повидло.
Где стол был яств - не гроб, но гардероб.
На месте сквера строят небоскреб.
Фонтана слез в окрестностях не видно.

Да, спору нет, в иные времена
Я завопил бы: прежняя жена,
Любовница, рубашка, дом с трубою!
Как смеешь ты, как не взорвешься ты

От ширящейся, ватной пустоты,
Что заполнял я некогда собою!
Зато теперь я думаю: и пусть.
Лелея ностальгическую грусть,

Не рву волос и не впадаю в траур.
Вот эта баба с табором семьи
И эта жизнь - могли бы быть мои.
Не знаю, есть ли Бог, но он не фраер.

Любя их не такими, как теперь,
Я взял, что мог. Любовь моя, поверь
Я мучаюсь мучением особым
И все еще мусолю каждый час.

То мы без вас - как ваша жизнь за гробом.
Во мне ты за троллейбусом бежишь,
При месячных от радости визжишь,
Швыряешь морю мелкую монету,

Читаешь, ноешь, гробишь жизнь мою,
Такой ты, верно, будешь и в раю.
Тем более, что рая тоже нету.
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[август14]

Какой страшноватенький последний стишок...
Но Быков, конечно, талантище!
_________________
Цель бега есть полет(с)
Я из форумчан 2005г- призыва)))

[kosmopolit]

Вот думал Гитлер, что успешно свяжет своих земель разрозненную рать, — и весь народ ему спасибо скажет и будет это вечно повторять, поскольку если нация закисла и села на предсказанную мель, не надо ей искать другого смысла, как только собирание земель. Что факельные шествия и марши сильней любых законов и святынь; что можно всех сплотить в едином фарше — лишь образ нацпредателя подкинь; что если упразднить свободу слова — твоей не поколеблют правоты, а обвини в своих грехах другого — и станет он садистом, а не ты. Он утверждал при этом, что славяне — давно рабы, и слава их — в былом (он, собственно, открытыми словами делился этим мненьем за столом); он вовсе не усматривал преграды в народе русском, выбитом на треть, — он полагал, что все там будут рады захватчиков восторженно терпеть. Вполне серьезно (он утратил юмор) считал себя Господнею рукой. Есть фюрер — есть и нация, он думал, а нету — нет и нации такой. Но воины советского гражданства устроили ему такой финал, что он узнал, как сильно заблуждался и как он в людях мало понимал. С тех пор минуло семь десятилетий, но так страна была вразумлена, что резко начинает тяжелеть ей, когда припомнит фюрера она.

Вот думал Геббельс: стоит на полгода все СМИ ему отдать (а год — верней), — из самого культурного народа он сделает разнузданных свиней. А если подпустить публичных казней (химера-совесть больше не болит)... Чем больше ложь, тем верят безотказней; чем громче ложь, тем крепче монолит! Не думайте подробно объясняться. Внушайте дуракам со всех сторон, что миром управляют англосаксы (Америка — их главный бастион). В искусстве нету места извращенцам. Кто модернист, тот, в сущности, еврей. А если вам не нравится Освенцим, то вы враги немецких матерей. Но семь тому назад десятилетий — урок эпохи прост и объясним — весь этот рейх, что назывался третий, пошел на дно, и Геббельс вместе с ним, хоть своего нередко добивался и выглядел талантливым порой, как про него однажды отзывался другой достигший многого герой.

Вот думал Штрайхер, что его не тронут, когда придет заслуженный провал: другие боссы нации утонут, а он же никого не убивал! Он, ничего дурного не содеяв, присядет, может быть, на пару лет, — он просто призывал мочить евреев, но это же свобода слова, нет? Он действовал правительству в угоду, он был сопротивляться не готов, он попросту транслировал народу известия! Из тыла и с фронтов! За что теперь он должен быть повешен и людоедом признан на века — хотя известно всем, что он помешан, как всякий журналист «Штурмовика»? Он журналист, пропагандист, и баста! Но объяснил международный суд, что он довольно сильно ошибался и эти аргументы не спасут.

Законы жизни грозны и жестоки, равно платить рабу и главарю — и нечего отыскивать намеки, я все открытым текстом говорю. Моя страна разделалась с фашизмом, и не за то на фронте был мой дед, чтобы фашизма этого франшизам тут кто-нибудь включал зеленый свет. При нас, как прежде, память и надежда. Да здравствует Победа на века — та, что была, и та, что неизбежна, хотя еще изрядно далека.
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[kosmopolit]

На праздник – девятого, значит, числа –
Не вымысел, честное слово! –
Поклонская лично икону несла
Царя Николая Второго.

Иные выносят портреты родни,
О близких напомнить желая,
А эта в священные майские дни
Выносит портрет Николая.

Он, может, родня ей? Да нет, не родня.
Звезде прокурорского цеха
Сказал бы я вслух: не смешите меня,
Все это не повод для смеха.

Она говорит: ветераны порой
Ссылались на странное дело –
В бою Николай им являлся Второй
И чудом спасал от обстрела.

Быть может, являлся, Отчизну свою
Спасая от вражьего стана...
Но странно он выглядит в этом строю.
А впрочем, нисколько не странно.

Я думаю, лет не пройдет и шести –
Программа у нас долгосрочна! –
Вот так же и Пушкина будут нести.
И Блока. Суворова – точно.

Союзников ищет кремлевский обком.
Варя свою дикую кашу,
Он хочет сегодня единым полком
Представить историю нашу.

Вы в общем отряде, России сыны!
Вы движетесь к новым Пальмирам
Отрядом одной бесконечной войны
Со всем окружающим миром.

В едином отряде – желай не желай –
Любой прокремлевский ханурик,
И Сергий святой, и Второй Николай,
И Петр, и Малюта, и Рюрик.

Шагает бессмертный, как сказано, полк,
А в центре бессменный, как кажется, волк
И волки ночные в придачу...
Смеяться не время. Я плачу.
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[kosmopolit]

Природа прятала Христа, изгибчива, чешуекрыла, в глухие, темные места, под сенью скал, в тени куста, — и вовсе, кажется, укрыла, однако выдал воробей, запрыгав, громко зачирикав… Так от прыжков его и криков пошло начало всех скорбей. С тех пор он прыгать обречен, пищит «Он тут!» и всеми проклят. (Конечно, птица ни при чем, однако так гласит апокриф).

Ты мне понятен, воробей, твой тип подробно разработан: чем птица мельче и слабей, тем выше шансы крикнуть «Вот он!». Ты не пройдешь на роль борца, ты даже меньше, чем синица, ты жаждешь выделица-ца, прибиться, присоединиться… Что будет там — еще вопрос, а здесь ты как бы принят в стаю. И не отметь меня Христос так безнадежно и всерьез — как устоял бы я, не знаю.

Мне как-то жалко воробья.

Ведь это все твоя идея, затея, в сущности, твоя — а виновата Иудея. Ты сам на смерть послал Христа — а все другие виноваты: Каифы, Понтии Пилаты, солдаты римского поста, Иуды мерзкие уста — и даже бедная осина (на ней висел предатель Сына) дрожит до каждого листа!

Вообще в трагические дни и Сын, суровый искони, и сам Отец седобородый — вы (на смоковницу взгляни) не церемонитесь с природой. Ты сам наметил список жертв и рощу избранную рубишь, Ты сам придумал свой сюжет, но исполнителей не любишь, и созданный Тобою мир — инсекты, птицы, горы, море, — Тебе решительно немил, и знает это априори. И факел этой нелюбви горит над нами негасимо: Ты сам на гибель отдал Сына, а мы Его не сберегли.

Пространство выбора мало: прокрустово, по сути, ложе. Иль все иначе быть могло, решись мы все? Но не могло же. Любить иных — напрасный труд, мечты о разуме — химеры: покуда сами не распнут, тут не поймут. Нужны примеры. Не зря ли глотки мы дерем и морды дерзостные корчим? Сюжет давно определен.

Но кастинг все еще не кончен.

Читать морали я не тщусь. Тут правит жажда сильных чувств, а не желанье скучных выгод: одним приятней укрывать, другим приятней выдавать и, что страшней, при этом прыгать. Мне вечно слышится вопрос: конечно, мы себя спасали, но ты же сам… и сам Христос… Мы твари, да — но вы же сами?! И Бог, что дал нам страх и стыд не для бесплодных говорилен, им не сумеет объяснить, в чем их вина. Он тут бессилен. Когда настанет Высший суд и все замрет при трубном звуке — они же тоже не поймут, и мы опять опустим руки. Их ряд бессмертен и безлик. Что вообще решает птица? Они же скажут, что без них сюжет не мог осуществиться. И нам, тупеющим от слез, — все так и есть, и все неправда, — один останется вопрос: зачем ты прыгал, сука, падла?! Вы все невинны — и Пилат, и воин под бронею лат, и терн венца, и сотня игол. Никто ни в чем не виноват, но почему ты прыгал, гад? Я все прощу. Зачем ты прыгал?!
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[kosmopolit]

Сказка "Колобок и педофилы". Читает Дмитрий Быков.

https://rutube.ru/video/3f3d6f156d2758f86ff7e2971cbdbf54/
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[kosmopolit]

ГЕРОИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА

В России с ее феодальным строем и крахом сложных систем быть можно героем, только героем, больше уже никем. Все остальное кисло, словно в плохом кино, выгоды или смысла начисто лишено, поскольку к каждому придут в какой-то миг нежданный и отведут в Басманный суд, в Басманный суд, в Басманный.

Вот ты — не склонный к самопокопанию успешный экс-либерал, ты выражения и компанию тщательно выбирал; не заблуждаясь, не любя, как нанятый жених, — смирял себя, предавал себя, казался одним из них. Сначала ты, попав в колесо, еще берег лицо, — но ощущал, как это все берет тебя в кольцо. И ровно в день отделения Англии — «Ноу» в ответ на «ЕС» — к тебе подходят черные ангелы с чем-то наперевес. И вся компания возле-властная, типа столпы морали, визжит, хихикая и злорадствуя: взяточника поймали! И наблюдая все эти почести, спросишь себя: дебил! Зачем ты делал то, что не хочется, с тем, кого не любил?

Вот ты, неглупый (а впрочем, много ли вас?) опять же экс-либерал. Ты стал лоялен и врал, захлебываясь, при этом все понимал. Ты говорил, что все зашибись, эпоха из самых лучших, — героев делая из убийц, при этом из недоучек; и как бы ни подпрыгивал, крича «Ура!» и «Слава!» — при этом все же подмигивал налево, тварь, и направо, но эти трюки не спасут, и в миг какой-то адский тебя свезут в Басманный суд, а может быть, в Гаагский. Придут оттуда серые ангелы, немного повыше рангами, — такие злые, такие наглые, как это свойственно ангелам, — и как ты ни был хитер и бдителен, коллеги твои в финале взвизгнут, примазавшись к победителям: путинского поймали! Тогда ты спросишь себя из ада, тщетно цепи грызя: зачем я делал то, что не надо, с тем, с кем было нельзя?

Вот ты — приличный мещанин, порода твоя такая, ты жил, средь этих мешанин к отрядам не примыкая, ничьей программы — бодрой, упадочной, — не выбрал, любя покой; ты был нормальный, ты был порядочный, ты, в общем, был никакой; на фоне множества калек, подмахивавших немо, — ты был нормальный человек, но это тоже «недо». Всю жизнь терпело, всю жизнь подсчитывал, как зону не топтать, а все, что думал и испытывал, делил на двадцать пять, — но по законам небесной алгебры, что выше земного гения, к тебе слетают рыжие ангелы, ангелы истребления, они летят, они поют над лесом и над пашней, и волокут на Страшный суд, на Страшный суд, на Страшный! Здесь все, ей-Богу, по этой схеме. Все страхи не так страшны, если знать, что придут за всеми; и видишь — они пришли.

Воззри на лес, на июньский пруд, — попробуй так и ты, брат: смотри, ничто не боится тут! Растет, цветет и гибнет! Пройдись закатною порой, покуда день не дожит: смотри, тут каждый лист герой — он делает все, что может! Какой-то злобный водокрут за всеми смотрит с лупой и тащит всех на вечный суд, на тщетный суд, на глупый... Покуда зреет смута, покуда правит ложь — забудь про водокрута и делай все, что хошь. Мы зря боимся, терпим, ноем — в России наших лет быть можно героем, только героем, другим тут места нет. Поскольку мир лежит во зле, напрасен всякий труд: конечно, это так везде, но откровенней — тут.
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[Велимир]

---

"Пришли другие люди… и даже не совсем люди, с точки зрения этих предыдущих эпох. Грубо говоря, рельсы упёрлись в глину. А когда человек чувствует себя не на месте в эпохе, он умирает обычно очень быстро. Посмотрите на людей 70-х годов, которые один за другим умирали в начале 80-х: Высоцкий, Даль, Трифонов. Жгли свечу с двух стороны , потому что понимали, что приходит не их время. "

[kosmopolit]

Не для того, чтоб ярче проблистать
Иль пару сундуков оставить детям, —
Жить надо так, чтоб до смерти устать,
И я как раз работаю над этим.
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.

[kosmopolit]

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ

Перестал сомневаться в Боге, хоть колебался еще вчера. (Как говорил мой учитель строгий — Господь аплодирует вам, ура!). Ночью, бывало, проснешься в страхе, будишь подругу, включаешь свет — неуютно душе во прахе. Как это так, меня — и нет? Как я метался, как сомневался, как вцеплялся в благую весть — от когнитивного диссонанса: смерти нет — и все-таки есть! И как-то это прошло с годами, хотя должно было стать острей от приближения к этой даме (есть она, нет ее — черт бы с ней). Дело не в том привычном мотиве ли, всякому гопнику по плечу, что все с годами мне опротивели? Не опротивели, жить хочу. Стал терпеливее, стал мудрее ли? Так сказать, опять в молоко: невысоко мои мысли реяли — и нынче реют невысоко. Многие веруют от противного: что ни вспомнишь — везде фуфло. Столько повсюду мрака активного — где-то обязано быть светло. Тут есть известный резон, без спора. Высунешь нос — и сразу домой; смотришь трансляцию из собора — и ощущаешь себя Хомой. Когда в глаза тебе смотрят Вии — сразу уверуешь, s’est la vie. Но ведь это все не впервые. И когда тут рулил не Вий? Да и наивен сводящий Бога только к свету, только к добру (эта мысль тяжела для слога — скажу точнее, когда умру). О, сознание островное, света пятно среди темных вод! Бог — это как бы все остальное, кроме всего вот этого вот. Сейчас для этого нету слова, как в подсознание ни вникай. Разве что вспомнить фразу Толстого из последнего дневника, когда оставалось ему немного до, сорри, выхода в высший свет: или, пишет он, нету Бога, или ничего, кроме Бога, нет.
Как газ, как свет, как снег, бесстрастно штрихующий раннюю полутьму, — Бог заполняет все пространство, предоставленное ему. Глядишь, почти ничего не стало, как и предрек один иудей: чести, совести, долга, срама, слез и грез, вообще людей. Сплошь лилипутики, менуэтики, растелешившийся Бобок; ни эстетики, ни конкретики, ни политики — только Бог. Смотри, как он перетекает в родной пейзаж со всех сторон, как ничего не отвлекает — всюду он и только он. Смотришь сквозь тюлевые занавески, как пустынен мир и убог, как на него сквозь голые ветки сверху клоками сыплется Бог; как засыпает пустырь, дорогу, как сцепляется на лету, покуда мир подставляет Богу свою растущую пустоту, как заполняет все пространство его хрустальный перезвон.

Только я еще остался.

Закончусь — и будет только он.
_________________
Больше всего люди интересуются тем, что их совершенно не касается.